угловом диванчике. О чем Энни думала? Слишком была занята его голубыми глазами, кисло подумала Люси. Теперь вопрос в том, что еще сестра успела рассказать ему.
— Есть несколько вариантов, над которыми я пока думаю...
Финн подавил волну раздражения, бросив оценивающий взгляд на ее слабую, но непокорную фигурку. Прикрывая рукой грудь, Люси буквально тряслась от холода, но она была слишком упряма, чтобы надеть что-нибудь сухое только потому, что именно он это посоветовал.
— Я предпочел бы поговорить в более просторном помещении. — Финн направился в гостиную.
Люси воспользовалась случаем и бросилась в спальню. Сняв мокрые вещи, она надела сухие джинсы и черную футболку без рукавов, дерзко подчеркивавшую ее маленькую, но высокую грудь и открывавшую красивые плечи и руки. Затаив дыхание, Люси вышла в гостиную.
— Я думаю, вы забыли про бюстгальтер. Или это осознанный выбор?.. — Финн криво улыбнулся.
Теперь уже стало вопросом чести не реагировать на его колкости. А для самосохранения не надо смотреть в его заблестевшие глаза.
— Что ж, знаете, говорят, что имеешь — тем и щеголяешь.
Ее вызывающий ответ вызвал восхищенную улыбку на его лице.
— Разве это не о сексе?..
— Вы все переводите на секс! — сердито бросила Люси.
Его улыбка угасла.
— Между нами все — секс.
Он просто хочет завлечь ее в постель, по крайней мере, в данный момент.
— Или вы торопились из-за того, что оставили меня наедине с вашим серебром? — строго спросил Финн.
Ну, если бы оно у Энни было, то стояло бы на виду.
Как, например, фарфоровая чашка из китайского сервиза, который Энни унаследовала от двоюродной бабушки. Этот сервиз сестра объявила слишком ценным, чтобы им пользоваться, а предположение Люси, что половина удовольствия от владения красивыми вещами заключается в том, чтобы пользоваться ими, было отвергнуто как смехотворно сентиментальное. И вот теперь этот антиквариат выставлен на кофейном столике!
Ей и так-то довольно трудно было понять, как вышло, что Энни пригласила его войти, а сейчас выясняется: сестрица еще и приняла его как важную персону! Должно быть, Финн произвел на нее впечатление, горько подумала Люси... О господи, теперь он решит, что она ревнует к собственной сестре!
— Вы не возражаете? — Он щелкнул газовой горелкой камина в викторианском стиле.
— А если бы и возражала?
— Я только что вернулся из Калифорнии; чувствую, что озяб.
Он совсем не выглядел озябшим, но, с другой стороны, она, пожалуй, будет рада теплу.
— Хотелось еще подзагореть? — К сожалению, эта колкость напомнила ей, что загар на его теле, скорее всего, появился после посещения нудистского пляжа.
— Дела, — коротко ответил Финн. — Неожиданная возможность...
— Больше ничего не говорите, — отрезала Люси с жестким сарказмом. — Всем известно, что вы не можете противостоять подвернувшимся возможностям.
— Вы не можете не размахивать ножом.
— Я вас сюда не приглашала... — напомнила она с печальной улыбкой. — Зачем вы здесь, Финн? Вы добились того, чего хотели. Ваш брат спасен и одинок...
— Я не вмешивался. Они сами так решили.
— А из рассказов Энни этого не следует, — возмущенно возразила Люси.
— Может быть, — уступил Финн, — но, когда я появился в отеле, она уже давно ушла...
Сначала Коннор поздравил себя с тем, что поступил правильно, но уже через несколько минут впал в черную меланхолию, так как сам отказался от настоящего счастья.
Финн, который никогда не видел Кона таким странным, сделал то, что от него требовалось, — выслушал брата... Больше он ничем не мог помочь. Утром Кон был уже более спокоен.
— Как ты думаешь, что мне делать, Финн?
И что же он ответил?
— Кон, это должно быть твое решение.
Смущение на лице Коннора вызвало у Финна удивление... не слишком ли брат полагается на его, Финна, приговор... Впрочем, такие сомнения возникли у него еще тогда, когда он выходил от Люси Фостер.
— Да, но ты согласен, что я поступаю правильно? — настаивал Кон. — Ты никогда не сделал бы предложение женщине, с которой знаком всего несколько недель, не так ли? — Он тихо рассмеялся, не замечая, что его брат чувствует себя так, словно его ударили по голове. — А вдруг это оказалось бы ошибкой?
— Послушай, Кон, может быть, тебе стоит еще раз все обдумать?
— Тут не о чем думать.
Люси припомнила их предыдущую беседу.
— Но если бы Энни была там, вы употребили бы все свое влияние на то, чтобы они разошлись, не так ли?
Он удивился.
— Вы действительно так думаете?
— Я знаю, что это так, — сердито выпалила Люси.
— Ваша сестра больший философ, чем вы, — заметил он, глядя в ее грозное лицо.
Эта фраза еще больше подстегнула ее.
— Я слышу, как она каждую ночь плачет.
Темные брови Финна сошлись на переносице.
Люси приятно было сознавать, что это потрясение вызвала она.
— Вы уверены?
Энни Фостер произвела на него впечатление энергичной и деловой особы.
— Я никогда не видела, чтобы Энни так переживала.
— Но, по ее словам, она считает, что все к лучшему...
— И вы это проглотили? — презрительно спросила Люси. — Впрочем, подозреваю, вам именно это и хотелось услышать. Это помогает вам не чувствовать себя виноватым, — не уставала обвинять Люси.
— Я не чувствую за собой вины.
— А должны бы, — гневно заявила она. — Скажите мне, Финн, а что еще вы ожидали от нее услышать? У Энни есть гордость!
Которая иногда кажется мне досадным пороком, подумала Люси, со страхом сознавая, что часть ее рассудка, не участвующая в словесной перепалке, наслаждалась лицезрением его тела, вдыхала его аромат, чувствовала силу его рук.
Ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем она смогла продолжать:
— Энни не из тех, кому нравится быть объектом жалости, но даю вам слово, под неунывающей внешностью скрывается ранимая душа. — По выражению лица Люси было совершенно ясно, кого она считает виновником.
— Мне очень жаль, если ваша сестра несчастна; кажется, она приятная особа. Хотите чаю?
— Я не хочу чаю, я хочу, чтобы вы ушли отсюда, — прорычала Люси, — так что говорите, что хотели, и исчезните.
Финн немного дольше, чем следовало, изучал ее гневный взгляд, потом сел в кресло.
В ее голове вдруг возникло видение, и очень отчетливое, будто его длинные пальцы зарываются в ее волосы, а она в это время прикорнула возле его ног, положив голову ему на колени.
— Вы себя хорошо чувствуете, Люси?
Чтобы скрыть тот факт, что неожиданная нежность его голоса пробила брешь в ее слабеющей обороне, Люси прибегла к ребяческой дерзости.
