– Да, она прекрасная, но ты не перебирай. Дай-ка сюда, я не хочу, чтобы ты превращался в дурачка.
– Да это ж не в первый раз…
Он притворился, что хочет меня ударить, в шутку. На самом деле он никогда бы меня не ударил. Что бы я ни делал.
– Давай сюда косяк, гном, давай-давай.
Я вернул косяк. Я уже здорово обкурился – моя голова танцевала где-то в другом месте.
– Помнишь того космонавта, который завис в космосе? Когда Россия развалилась?
– Не Россия, а Советский Союз.
– Ну да. Помнишь, никто не хотел тратить деньги, чтобы спустить его на землю, и его там оставили мотать круги еще черт знает на сколько?
– Помню, и что?
– Думаю, хреново тому парню приходилось… не знаю, как-то он мне вспомнился… бедный русский.
– Наверно, теперь он даже вверх по лестнице не поднимется.
– Да, даже по лестнице…
– У него, наверно, даже каблуков на ботинках нет.
– Да, даже каблуков на ботинках…
– И уж конечно он не отходит от своего дома, даже чтобы купить газету.
– Уж конечно нет, скорее всего он приковал себя к холодильнику…
– Этого парня больше никуда не запустят.
И тут я начал танцевать, не знаю почему, так уж мне захотелось. Это при том, что я вообще ненавижу танцевать. Я никогда не танцую. Ну, кроме того раза. Он веселился вовсю.
– Давай, давай!
И я давал. Я кружился, махал руками, вел себя как безумный. Я ведь не профессиональный танцовщик. Он ловил кайф.
– Танец русского! Танец русского, который никому не нужен!
Он меня подбадривал, и я продолжал.
– Кому ты нужен, русский?
– Никому, никому.
– Кто тебя заберет отсюда?
– Никто, никто.
– Как тебе там, русский?
– Плохо, плохо.
12
Он находился в нашем доме, поэтому вел он себя неправильно. Никто не может входить в чужой дом и разговаривать так, как разговаривал этот тип.
– Все это просто замечательно, сеньора, но пока вы льете слезы, ваш сын кому-нибудь там яйца отстреливает, и, если вы мне не поможете, обещаю, у всех у вас будут проблемы. У вас, у этого говнюка – это про меня – и у всей вашей паршивой семейки.
– Я не знаю, что вам сказать, я не знаю, где он может быть, я ничего не знаю…
– Мать твою, да эта тетка сумасшедшая.
В кухне было двое полицейских, мама пригласила их в гостиную, но на это у них времени не хватило. Они начали оскорблять ее прямо на кухне. Мама стояла рядом с моечной машиной, эти двое сидели. Я стоял в дверях, наполовину внутри, наполовину снаружи. У меня духу не хватало смыться, и уж конечно мне не хотелось заходить. Один из полицейских меня подозвал. Не тот, который кричал на маму, другой.
– Эй ты, иди сюда.
Я не двинулся с места.
– Ты понимаешь, что твой брат совершил ужасное злодеяние и что нам нужно найти его, пока он не натворил еще чего-нибудь похуже?
Тут вмешался его напарник:
– Чего-нибудь похуже? Хуже, чем выстрелить в беднягу, который ничего не сделал, в безвинного отца семейства?
Мне трудно было поверить, что мой брат стрелял в кого-то, кто ничего не сделал.
Тот полицейский, что выглядел спокойным, продолжал:
– Мы просто хотим обнаружить его раньше, чем он успеет себе навредить.
Нервный полицейский опять перебил его, по правде говоря, он никому не давал слова вставить.
