отстранен от работы, после этого устроился администратором в один из Домов культуры. В начале войны был мобилизован в Красную Армию. На этом сведения обрывались, но и это уже было кое-что…
Понемногу начала проясняться обстановка и на 6-й Советской. Семьи Николаевых там, конечно, не оказалось. Но ведь именно на 6-й Советской, если верить показаниям Щелкунова, побывал один из шпионов. И явку его необходимо во что бы то ни стало найти! Как? Волосов подумал, что 6-я Советская — не такая уж большая улица, надо просто обойти ее и поговорить с работниками домохозяйств, да и с другими людьми. Кто из фронтовиков навещал своих родных и близких в январе? Вряд ли такой факт остался незамеченным: жителей в городе оставалось не очень много.
Морозов одобрил план Волосова.
Сначала поиски проходили безуспешно. И как ни странно, но удача к Волосову пришла именно тогда, когда всего на полчаса он прекратил искать шпиона. Впрочем, и так бывает.
Началось с воя сирены.
— Граждане! Тревога! Через несколько минут начнется артиллерийский обстрел города…
Куда идти? В одном из домов Волосов заметил дверь, ведущую в полуподвальное помещение. Над дверью — табличка: «Домохозяйство». «Была не была, пересижу-ка там до отбоя, — подумал Виктор, — все равно сюда же придется возвращаться».
В большой комнате, куда еле-еле проникал слабый зимний свет, примостившись около чадившей буржуйки, рыдали две пожилые женщины. На столе лежал распечатанный конверт с воинским штампом: здесь только что получили похоронную…
Ох как досталось чекисту за те полчаса, пока шел проклятый обстрел! Лучше бы оставаться на улице, под снарядами! Усталые, убитые горем женщины выложили Виктору всё, что у них накипело на душе. Досталось ему и за Бадаевские склады, и за то, что «под Ленинград немцев пустили!». «Чем тут порядки наводить, такой молодой, здоровый парень, лучше бы ты на фронт пошел! — кричали женщины. — Наши там гибнут, а ты?!»
Что он мог сказать этим людям? Где найти для них утешение? На язык просились только старые, затрепанные слова: думайте о детях, крепитесь, не вы одни, что же делать… Он достал из кармана пару кубиков кофе, полученных вместо сахара, торопливо согрел кипятку, сунул женщинам жестяные кружки. Постепенно рыдания стихли, — даже на слезы у измученных людей больше не оставалось сил.
— Сейчас несчастье у всех, — пробовал успокаивать их Волосов, — у всех горе…
— А я-то… я-то… — вдруг снова, в полный голос, закричала одна, — все думала, может, в отпуск его отпустят, как Ли-и-изи-ного…
— В отпуск? — удивился лейтенант и сразу же насторожился: неужели — след? Ведь отпусков сейчас не бывает.
— Да одно название, что отпуск, — глотая слезы, рассказывала женщина. — Просто на Волховском он служил, прислали сюда в командировку, ну и заскочил домой на побывку. Лиза светилась вся, весь дом ей завидовал. О-о-о!..
Осторожно расспросив женщин, Волосов узнал, что действительно к Елизавете Травниковой из сороковой квартиры недавно приезжал с фронта муж — Николай. А через несколько часов Виктор сумел выяснить: Николай Травников, телеграфист с Центрального почтамта, выбыл в июле 1941 года в действующую армию, пропал без вести и в списках командированных в Ленинград, естественно, не значится.
Да, кажется, он действительно напал на второй след.
— Итак, подведем некоторые итоги, — сказал Озолинь. Он уже приступил к работе и сразу же включился в операцию.
— Голосницына — раз. Травникова — два. Ольгино — три, — продолжал он. — Это уже нечто. Хотя еще и маловато. Обстановка в Ольгине пока еще не ясна. Но можно надеяться, что либо Голосницына, либо Шестая Советская выведут нас и на Ольгино.
Морозов молча кивнул и записал что-то в своем блокноте.
Когда чекисты уже расходились, Озолинь вдруг остановил всех.
— Минутку, товарищи, — сказал он. — Хочу отметить инициативные действия нашего молодого товарища — Волосова. — И он посмотрел на Виктора.
— Так ведь это случайно, товарищ капитан, — смущенно пробормотал Виктор.
— Случайно? — переспросил Озолинь. — Ну что ж, элемент случайности в нашем деле не исключен. Важны правильные выводы из каждого, казалось бы случайного, факта. Чекист должен уметь слышать, видеть, наблюдать, обобщать, проявлять терпение и настойчивость. И все эти качества у вас, по-моему, есть, — он усмехнулся, — несмотря на «случайность». Вот так.
Виктор порозовел. Морозов и Воронов засмеялись.
Глава 6
На Кировском мосту стоял человек. Засунув руки в карманы и зябко съежившись, он упорно смотрел на густую, тяжелую воду, которая чуть поблескивала в полыньях. У ног его стоял небольшой чемоданчик.
…В кабинете у Полякова зазвонил телефон. Оторвавшись от бумаг, Александр Семенович потер виски и снял трубку:
— Так… Так… Довезли до Финляндского вокзала?.. Шел к нам?.. Так… На мосту? Ну хватит! Он, кажется, собирается уйти от ответственности. Немедленно берите и везите его сюда. К Морозову.
Через несколько минут к человеку, одиноко стоявшему на мосту, подошли двое военных и предложили ему сесть в машину. Он не спорил, только, волнуясь, спросил:
— Куда вы меня?
— Туда, куда вы шли, — ответил Воронов. Человек устало откинулся на спинку сиденья…
В кабинет к Морозову его привели Воронов и Волосов. Морозов внимательно посмотрел на задержанного:
— Садитесь и успокойтесь, Прозоров… Сергей Иванович… Ну вот. А теперь рассказывайте.
Прозоров кивнул.
— Рассказывайте. Только говорить надо всё!
Прозоров, волнуясь и торопясь, начал длинную и тяжелую для него исповедь.
Нелегкой была его жизнь. Отец, мелкий чиновник земской управы, а потом заведующий канцелярией земотдела исполкома, был незаметен и богобоязнен. Нужда в доме была страшная. Но ропота мальчик никогда не слышал, только: «За грехи терпим».
— Помни, Сережа: на службе — трудись, перед людьми не гордись, перед богом смирись, — не раз говорил отец.
Смиренные отцовские заветы крепко врезались в сознание Сергея.
А время тогда было крутое, немилостивое. Мягоньких, тихоньких, незаметных, стоящих в стороне от кипучих событий, не уважали в то время. Даже в школе приходилось таким нелегко. Презрительное «тихоня» прочно прилипло к Сергею. Девчонки и те всегда одерживали над ним верх. Он терпеливо сносил насмешки, молча переживал обиды.
В восьмом классе у Прозорова неожиданно нашелся покровитель и заступник.
Федьку Шамрая исключили из школы за хулиганство. И все же с ним продолжали возиться: хотели сделать из него человека. Направили его в другую школу. Там он и встретился с Сергеем Прозоровым.
Самому Федьке на образование было наплевать. В его семье «образованных» не уважали. «Я заколачиваю в два раза больше целковых, чем любой учителишка», — хвастался Шамрай-отец. Федька преклонялся перед отцом — пьяницей и дебоширом. И в школе, и дома он подражал своему отпетому
