бедняки покрывают покойников вместо савана. Она боялась не успеть. Боялась не зря.
— Э-э-эхх-х…, - сказал Юрий, и через мгновение вытащил с поворотом нож из спины целительницы.
Та медленно опустилась на пол, обтерев грудями кухонную мойку.
— А еще, — укоризненно прошептала Мария, — хри-сти-анин….
Потом дернула челюстью и затихла.
— Это же надо, — растерянно сказал Юрий, — с первого раза, в первый раз, в сердце попал… Тело бы спрятать…
Потом подумал, и, в ступоре, добавил, пнув целительницу в совсем еще горячий зад:
— На себя посмотри, сука! Язычница!!!
Оттащив труп в спальню, Юрий приподнял подбородок отца, и сказал, глядя ему в глаза:
— Ты — зомби. Как я скажу, так и сделаешь. Хочу, чтобы ты ее съел. Всю. Чтоб даже намека на тело не осталось. Слюну ты уже не вырабатываешь, так что, если понадобится, запивай вином. Ну, я выйду на полчасика.
Через полчаса Юрий зашел в спальню. Отец лежал на кровати, медленно шевеля челюстями. На полу валялась одежда целительницы и два черных пучка. Юрий наклонился, чтобы разглядеть.
— Воля твоя, сынок, — внезапно заговорил отец, и повторил, — воля твоя, только волосы я никак съесть не смог…
— А сейчас! — надрывался Юрий с деревянного помоста, — мы станцуем хору! Все станцуем хору! Антикоммунистическую хору!!!
Антикоммунистическая хора[4] была новым изобретением Юрия. От обычной хоры она ничем не отличалась. Разве что названием. Но Юрий взял себе за правило практически перед каждым существительным ставить прилагательное — «антикоммунистическая». Его партия уже провела «альтернативный антикоммунистический День Святого Валентина», «альтернативный Марцишор»[5] и к зиме планировала устроить «альтернативный антикоммунистический Новый Год».
— Пусть это будет наша хора! Хора, которую мы танцуем против коммунистического режима! Пусть и они попробуют станцевать с нами! Хора на выбывание! Пусть проиграет тот, кто первым выйдет из круга! Но это будем не мы! Нет, не мы!!!
Толпа на площади разбилась на большие группы человек по сто, и, под музыку из промокших от мелкого дождя колонок, танцоры закружились. Юрий тоже начал выплясывать на помосте. Девочки из молодежного крыла его партии смотрели на него с обожанием. У одной на щеке красовался маленький флаг Румынии, нарисованный гуашью. Юрий то и дело посматривал на девушку и подмигивал ей. Толпа танцевала. Всего на площади собралось пять тысяч человек. Но Юрий знал, уверен был просто, что завтра сочувствующие ему (за определенную плату, конечно) информационные агентства выдадут новости следующего содержания:
Журналист выругался и сплюнул. Из-за пара от горячих и влажных тел танцовщиков, ему трудно было дышать. Поэтому он сжимал в руке кусок холодного воздуха Северной Молдавии, который прихватил, возвращаясь из командировки в город Сороки. Время от времени он подносил кусок к ноздрям — тогда ему становилось легче. С севера он привез президенту письма от цыган Молдавии в поддержку властей республики. Завтра ему предстояло ехать на юг. Но в перерыве между поручениями президента он занимался обычной газетной работой — делал репортажи с площади.
Кое-чего ему удалось добиться: в толпе манифестантов и по городу еже ходили слухи, что отец Юрия умер, а тот, словно нехристь, вместо траура занят политическими разборками, митингами и «альтернативными» дискотеками в центре города.
— Братья! — поднял руку Юрий, — братья! А теперь стойте!
Толпа, по инерции еще потанцевавшая минуту-другую, постепенно замерла.
— Наше оружие — правда! Наша оружие — правота! Вот наше оружие! — закричал Юрий.
— А-а-а! — ревом ответила ему толпа, из которой человек сто могли слышать, что именно сказал Юрий, слишком уж мешал технике дождь.
— Что наше оружие? — заорал Юрий.
— А-а-а! — ответила толпа, уловив вопросительную интонацию оратора.
— Что наше оружие?!
— Аа-а-а!
— Правда! Наше оружие — правда и правота! — заключил Юрий, поняв, что ответа ему не дождаться.
— А-а-а-а!!!!
— А оружие наших врагов — ложь! Подлая, коварная ложь! Удар в спину!
— А-а-а-а!!!!
— Вот что они придумали! Вы только послушайте!
Те, что стояли к помосту поближе, начали передавать дальше по толпе слова Юрия, и он, наконец, был услышан.
— Они придумали, что у Юрия Рошки, якобы, умер отец! И тот, вместо того, чтобы, как полагается христианину, заниматься похоронами и носить траур, прячет тело отца и борется с режимом! И знаете что, братья? Это правда!!!
— А-а-а! — гулко и неуверенно отозвалась толпа. Люди недоуменно переглядывались.
— Да!!! — с улыбкой закричал Юрий, чувствуя, как бешено вращается что-то в его голове.
— Да!!! Это правда!!! Я действительно борюсь с режимом!!!! Но все остальное — ложь!!!
— А-а-а! — радостно прогремела толпа.
— Я мог бы многое сказать! Я мог бы говорить долго и красиво. Но я не хочу этого! Лучшая ложь, — это толика правды, густо приправленная ложью, и это знают наши враги!!!! От таких обвинений трудно отмыться словами!!!
— А-а-а-а!!!
— И поэтому, вот! Вот он! Вот!!! Вот!!!! Мертвый!!! Ха-ха!!!! Ха-ха-ха ха-ха!!!!
— Ха-а-аххха!!!! — захлебнулась в восторге толпа.
Журналист приподнял голову и увидел на помосте отца Юрия, равнодушно глядящего под ноги. Отец что-то неразборчиво сказал в микрофон. Юрий нежно приобнял его и поцеловал в щеку. Толпа оргазмировала.
— Сынок, отпустил бы ты меня, — попросил отец.
— Рано, папа, — шепнул Юрий, и, сделав вид, что еще раз целует отца, зубами вынул из его рта записку с магическим заклинанием.
Лицо отца потеряло всякое выражение. Жена Юрия заботливо взяла его под локоть и увела с помоста в машину.
Журналист нахмурился и отошел от беснующейся толпы подальше. О фотографе, который пошел с ним на митинг, он просто забыл. Глянув на крестик, который выпал из ворота рубашки, журналист снова выругался и начал расстегивать цепочку, на которой крестик висел. Серебро на нем чернело постоянно. Поэтому в запасе с собой журналист носил пятнадцать серебряных цепочек каждый день, и менял их по
