глазах у юноши появлялась резь – определенно он предпочел бы и дальше находиться в темноте…
– Все, кто что-то видел и слышал, уже находятся в пещере с холодильником, ты видел их… – Водитель усмехнулся. – Можешь еще раз сходить туда и проверить, нет ли среди них твоих знакомых.
– Так получается, гибнут в первую очередь новенькие?
– Гибнут все, одни сразу, другие через какое-то время – смерть ждет каждого, но, поверь, это не так уж плохо…
– Неплохо? – Данька недоуменно взглянул на Грума, надеясь увидеть на его лице хотя бы тень насмешки, но тот был серьезен. – Неужели вы все здесь хотите умереть?!
– А ты меня не перебивай, дослушай до конца, может, что и поймешь. – Водитель отпил еще один большой глоток из бутылки. – Раньше я сюда не ходил и смотрел свысока на тех, кто мне рассказывал о танцующих парах. Я считал их всех психами, и не только я – мы все относились к ним очень осторожно, и это было правильно, потому что всегда наступал момент, когда они пытались кого-нибудь из нас убить…
– Я не понимаю…
– Со временем поймешь. Я прихожу сюда каждый день, чтобы посмотреть на беспечных и счастливых людей, веселящихся там, внизу. За моими плечами большая трудная жизнь, много в ней всего было, нахлебался досыта горя, а радости, счастья и любви, никогда у меня не было. Всю мою жизнь можно смело охарактеризовать одним словом – дерьмо, а это как-то обидно. А ты, парень, хоть раз танцевал на таких балах, сжимая руками тонкую талию мило щебечущей какую-то чепуху барышни?
– О каких балах вы говорите? – Даниил заглянул в пещеру и еще раз попытался увидеть то, чего там нет и никогда не было, – Там пусто, а тишина такая, что дыхание кажется оглушительным…
– Конечно, у тебя никогда такого не было. – Водитель продолжал говорить, словно не слыша его. – Да и откуда? И ты и я – мы оба выросли на рабочей окраине и с детства знали, что впереди нас ждет только тяжкий труд, только богачи живут в безделье и вечном празднике от рождения до самой смерти.
– Там нет ничего… – повторил юноша. Грум менялся, когда рассказывал о том, что находится в пещере. – Он использовал такие слова, какие и знать-то не мог, а говорил – возможно, они подсказаны ему кем-то?
– Послушай, что я тебе говорю. Есть там что-то или нет, по большому счету не так уж важно. – Водитель сделал большой глоток. – Ты пойми, только здесь каждый из нас может стать счастливым. Увидеть и почувствовать такое, чего у него не было и никогда не будет. Ощутить вкус и запах настоящей еды, а не той, что находится в продовольственных пакетах, там и мяса-то нет, одна синтетика. Вдохнуть запах настоящей женщины, умной, тонкой и нежной красавицы, а не тех, кого нам подсовывают за огромные деньги – сухих, сварливых, всегда чем-то недовольных баб, услышать живую музыку, которая играется только для тебя…
– Для тебя? – хмыкнул Данька. Он все пытался вернуть Грума к реальной жизни. – Если люди под эту музыку танцуют, значит, она играет для них.
– Они танцуют, это так, но музыку играют для тебя, – не согласился с ним водитель. – Каждый из нас слышит только свое, мелодии не совпадают, мы как-то пробовали напевать друг другу то, что каждый из нас слышит здесь, и все пели разное…
– Там нет ничего…
– Потерпи немного, пока у тебя не откроются глаза, и ты увидишь этот великолепный зал, накрытые огромные столы, полные разной вкусной снеди, и женщин. Ты видел, как она мне улыбнулась? Эта черненькая, она всегда мне так улыбается, что хочется прыгнуть туда, схватить ее в свои объятия и закружить в танце… Ах да… ты же ничего не видишь…
– Не вижу, потому что этого не существует…
– То, что ты не видишь, совсем не значит, что этого нет. – Грум повторил, сам того не зная, древнюю мудрость. – Если хочешь, я даже могу с тобой согласиться. Только ответь мне на простой вопрос, чья реальность лучше: твоя или моя?
– У тебя иллюзии, а не реальность…
– Мне плевать на то, что ты думаешь, но запомни, черненькая моя. Я сам ее выбрал, а она меня. Мы нравимся друг другу. Вздумаешь притронуться к ней или хотя бы заговорить, и я тебя убью! Не видишь ничего – не надо, живи в своем пустом мире, где нет ничего, а я буду думать о ней…
Столько ярости и ненависти проявилось в этом голосе, что Данька даже отодвинулся на пару шагов. Водитель снова отпил из бутылки:
– Моя она и больше ничья, черненькая милая девушка. Какие у нее ласковые голубые глаза, скоро приду к ней, недолго осталось…
– А как ты узнаешь, что пришло твое время?
– Да просто все… – Водитель печально усмехнулся и снова отсалютовал бутылкой кому-то внизу. – Я вижу еще не весь зал, дальний край теряется в тумане. Куда я смогу пойти с моей черненькой нежной девочкой, если не вижу дверей? А они есть, мне рассказывали другие ребята, когда они появятся, черненькая поведет меня по широкой каменной лестнице вниз, где нас ждет огромная спальня с большой кроватью, белые, как снег, простыни, ванна, сделанная из золота…
– Я все понял, – вздохнул Данька, вспомнив старую истину – с сумасшедшими лучше не спорить. – Черненькая твоя, она уйдет с тобой. Но объясни, как я смогу к ней подойти, если не вижу?
– Дурак ты, что смеешься надо мной,
– Не знаю…
– А затем, что когда-то сам был таким, как ты, глупцом, тоже считал все выдумками. Думаешь, я не понимаю, что это может быть иллюзией? Вполне понимаю. Только если она исчезнет, что мне останется? Этот пыльный штрек, в котором рано или поздно мы все подохнем, кто от болезней, кто от рук своих же товарищей?
