Василиса Петрова, пятый день не встает. Отнесла ей лекарство.
Алексей Сергеевич нахмурился. Левая щека его дважды передернулась.
– Жене помещика не пристало возиться с дворовой челядью, – мрачно произнес он. И, пожевав запачканными жиром губами, сердито заворчал: – Как только ты могла пойти в избу этого негодяя, этого мерзавца? Его плетьми запороть мало. В землю живым закопать…
– Но мать Степана ни в чем не виновата, – робко убеждала Елена Андреевна. – Она больная, ей нужна помощь. У нее нет хлеба. Умоляю – распорядитесь! Помогите больной женщине.
С силой отшвырнув тарелку на середину стола, Алексей Сергеевич резко откинулся на спинку стула.
– Еще что прикажете, сударыня? – ехидно прищурившись, спросил он и вдруг, ударив кулаком по столу так, что запрыгала вся посуда, в бешенстве закричал:
– Запрещаю! Слышишь? Запрещаю! Чтобы больше в деревню ни ногой! Ишь ты, хлеба! А каши твоя арестантка не хочет? Березовой каши! А?…
Много раз бывал Коля свидетелем родительского гнева, но таким видел отца, пожалуй, впервые: нехорошие, обидные слова сыпались одно за другим. Обхватив голову руками, мать молчала. А отец с грохотом повалил стул и, выкрикнув напоследок какую-то угрозу, скрылся за дверью.
Тяжело вздохнув и оправив волосы, Елена Андреевна подошла к сыну.
– Мой дорогой мальчик, – мягко сказала она. – Ты не должен осуждать отца. Он устал с дороги. Погорячился. У него такой характер. Все будет хорошо…
Подойдя к зеркалу, мать сделала вид, что ничего не случилось, что она ни капельки не расстроена.
– Ты бы пошел к Андрюше, – сказала она, – Ему, бедному, скучно.
– А вы тоже придете, мамочка?
– Непременно, мой милый.
– И почитаем?
– Обязательно, мой мальчик! Обрадованный, он направился к брату. Еще бы не радоваться: каждый день с нетерпением ждет он того часа, когда в детской появится мать и ласковым, чуть печальным голосом, словно жалеет кого-то, начнет читать книгу или рассказывать о далеких городах и странах, о странствующих рыцарях, хитрых монахах и величественных, но сердитых и гневных, как отец, королях.
Укутанный теплым одеялом, Андрюша лежал в постели. Широко открытыми неподвижными глазами смотрел в растрескавшийся потолок. Взгляд его усталый, подернутый поволокой, как у раненого птенца, дышал он тяжело, иногда глухо покашливал.
Увидев Колю, Андрюша оживился.
– Как хорошо, что ты пришел! – тихо произнес он. – А то все про меня забыли. Право… Где мамочка?
– Она скоро придет, будем читать, – усаживаясь в ногах у брата, ответил Коля. – А пока давай поговорим.
– Давай.
– Папенька опять гневался. Из-за Степана! На маменьку сильно кричал.
Лицо Андрюши болезненно искривилось:
– Мне так ее жалко.
– А мне и Степана жалко, – вздохнул Коля. – Я нынче Савоське два куска пирога отнес. Он мне сказал по секрету, что Степан в Питер подался. Это ведь неплохо? А? Только ты смотри, не проболтайся! Я ведь тебе тайну доверил!
– Вот ты всегда так, Николенька, – обиженно шмыгнул носом Андрюша. – Все считаешь меня за маленького. А я ведь на целый год старше тебя.
– Андрюшенька, миленький, да у меня и а мыслях не было тебя обижать. Это все так говорят, когда тайну доверяют.
В комнату вошла с горящей свечой мать. Она поставила подсвечник на край стола и, приблизившись к кровати, положила руку на Андрюшин лоб.
– Как ты себя чувствуешь, мой родной?
– Хорошо, мамочка, – прошептал Андрюша и закашлялся.
Коля заботливо пододвинул матери кресло. Она устало опустилась на него.
– Милые мои мальчики! Мне почему-то ничего не хочется читать вам сегодня. Немножко болит голова.
«Ах, какая жалость! – вздохнул Коля. – Бедная мама. Ей нездоровится. Значит, не будем читать. Тогда, может быть, она что-нибудь расскажет».
– Рассказать? – ласково глянув на Колю, переспросила Елена Андреевна. – Пожалуй! Не скучно ли вам будет послушать про одну девушку? Боюсь, неинтересно.
– Нам все интересно, что вы рассказываете, мамочка, – оживился Коля. – Все, все!
– Ну что ж, – неуверенно согласилась мать. – Слушайте.
И тихим, полным тревоги и волнения голосом, она начала рассказ:
– Давным-давно произошло это, мои мальчики, в далеком, неведомом краю…
