Я глубоко вдохнул пахнувший просачивающейся через распахнутое чердачное окно свежестью воздух и рассказал. В двух словах:
— Ирину арестовали.
Хмырь недоверчиво мигнул. Опустил глаза.
— Так. Для начала неплохо. А теперь давай-ка поподробнее… И не вздумай подкалывать, что я, мол, просил в двух словах. Ясно?
Я загнал поглубже рвущуюся наружу дежурную улыбку и рассказал. Поподробнее, с упоминаниями всех так или иначе относящихся к делу мелочей. Это заняло минут двадцать.
Когда я закончил, Хмырь кисло поморщился:
— Так. Все ясно… Ну а от меня-то ты чего хочешь?
— Чтобы ты помог мне ее вытащить, конечно.
— Угу… Я, собственно, так и думал.
— Тогда зачем спросил?
— Понадеялся, что у тебя наглости не хватит. — Хмырь невесело усмехнулся. — Между прочим, твоя подружка правильно сказала: убить ее они не посмеют. Разве что промурыжат немного в подвале да со всем уважением попытают насчет некоторых вопросов прикладной теологии. А потом под ручки проводят к месту инаугурации. И проследят, чтобы, упаси Господи, с ней до самого момента X ничего не случилось.
— И что? — Я непонимающе прищурился. Бывший инквизитор тяжело вздохнул:
— А то, что есть ли смысл ее оттуда вытаскивать? Если ты всего лишь хочешь ее проводить до места, так это сделают и без тебя. А если задумал убить — тем более лезть никуда не надо. Снайперскую винтовку я и так могу тебе достать. Без лишних усилий сделаешь свое дело и спокойно отвалишь. Ну что, согласен?
— Нет!
— Почему?
— Потому что нет. Снова вздох.
— То есть ты, Алексей, задумал во что бы то ни стало ее вытащить?
— Да.
— Но зачем? Что тебе до нее?.. Или ты считаешь, что право судить и решать есть только у тебя?
— Ничего я не считаю, — огрызнулся я. — Просто хочу ее спасти.
— Тогда, наверное, у тебя есть план?
— Есть.
— И ты мне его изложишь?
— Изложу, если ты согласишься помочь. Хмырь— громко фыркнул, явно сдерживая смех:
— Хорошая у нас с тобой получается беседа. А главное, информативная. Может быть, ты все-таки прояснишь свои планы, расскажешь поподробнее, с чего это тебе взбрело в голову ее вытаскивать и рисковать своей, моей, ее жизнью, когда Ирине и так ничего не грозит?
Я промолчал. Ну как я мог объяснить ему, что должен, просто должен ее увидеть? Как объяснить робкую надежду, теплящуюся в глубине моей души? Как показать ему глубину тех чувств, что охватывали меня при одной только мысли об Ирине? Как объяснить, что даже если он откажется составить мне компанию — я пойду один. Быть может, на верную смерть, но все равно пойду. Нет. Это передать невозможно. Никак невозможно.
Так и не дождавшись ответа, Хмырь устало вздохнул.
— Глупость ты задумал, бывший чистильщик, — проворчал он. — Глупость и самоубийство.
Я оставил его слова без внимания, хотя в другое время и в другом месте обязательно бы поинтересовался, откуда он знает, что я бывший чистильщик, если я ему этого никогда не говорил. Сейчас это было уже неважно. Даже если бы Хмырь знал мой личный номер (а не исключено, что он его и в самом деле знал), мне на это было наплевать.
— Поможешь или нет?
— Ты хотя бы знаешь, где ее искать-то? — Было очевидно, что особого энтузиазма у бывшего инквизитора предстоящая вылазка не вызывала и на самом деле он искал всего лишь отговорку. Но, вопреки всем его ожиданиям, я кивнул:
— Церковь великомученицы Анастасии.
— Точно знаешь? — Хмырь недоверчиво прищурился.
— Да.
— Но откуда?
Теперь пришла моя очередь улыбаться и закатывать глаза, а Хмырю соответственно морщиться. Сам он, насколько я вижу, любит подобные шуточки. Так пусть испробует их на себе.
На самом деле ответ я получил путем несложных логических рассуждений, щедро сдобренных возможными допущениями. Во-первых, машин было аж восемь и все они с инквизиторскими крестами на боках. Во-вторых, выехав со двора, они направились вверх по проспекту, а там, до самого периметра, есть только одна крупная инквизиторская церковь, обладающая столь внушительным автопарком, — великомученицы Анастасии. Если не доводить до крайностей, полагая, что машины собрали сразу со всех церквей или поехали в объезд, получается, что едут они именно туда.
Логика в стиле Шерлока Холмса.
Только никакой логике я бы не поверил, если б, специально навестив церковь великомученицы Анастасии, не обнаружил стоящие на стоянке возле нее те самые восемь машин.
Как и всякий знакомый с оружием и смертью не понаслышке человек, я считал практику превыше всякой логики. Но в случае, если логические выводы подтверждаются реальностью… Что ж, это всего лишь означает, что пора брать в руки меч.
— Ты мне поможешь?
— Послушай, Алексей, ты понимаешь, насколько это глупо — лезть в церковь, битком набитую инквизиторами и наверняка охраняемую армейскими подразделениями? А затевать столь безумное предприятие всего лишь вдвоем — глупо вдвойне.
— Если ты можешь предложить другой способ ее спасти — валяй, — уязвлено пробормотал я, тем не менее признавая скрывающуюся в этих словах правду.
Хмырь меня проигнорировал.
— Ты лучше подумай, — возбужденно подавшись вперед, говорил он. — Там же полная церковь священников. И не просто священников — инквизиторов. Вспомни церковные уложения. Что там сказано по поводу убийства находящегося при исполнении инквизитора? Да за одно это, не считая попытки похищения мессии, нам обоим обеспечат огненную шахту!.. Или ты каким-то образом собираешься провернуть это без крови?
Я опустил голову. Хмырь был прав: кровь неизбежно прольется. Неважно чья — моя или их, она все равно прольется. И это значит, что моя война против нечисти перерастет в войну против всех.
Я предам собственные принципы, переломлю тот стержень, на котором держится весь мой мир.
Но, что самое страшное, я был готов пойти на это. Ради Ирины я был на это готов, и да простит меня Господь. А если не простит, то даже в аду я буду знать, что поступил правильно.
Хмырь продолжал что-то говорить, что-то объяснять и доказывать. Но я его практически не слушал. Что мне слова? Для себя я уже все решил. Если он мне поможет— хорошо. Если не поможет… Ну что ж, шансов будет гораздо меньше. Но я все равно пойду…
— Огненная шахта?.. — негромко переспросил я. — Что еще за огненная шахта?
Бывший инквизитор споткнулся на полуслове. И смущенно отвел глаза.
— Видишь ли, — негромко пробормотал он, — у нас в Екатеринбурге тела еретиков после казни бросали в старую штольню.
Я удивленно поднял брови:
— Но это… Они же поднимутся!
— И поднимались. — Хмырь немного скованно кивнул. — Бродили там, верещали, ухали, но выбраться не могли — склон был слишком крутой. А когда их набиралось десятка два, мы лили в штольню солярку. Ну и…
— Интересные у вас были развлечения, — не совсем понимая, как мне относиться к подобному
