касается второй материи, которая образует органическое тело (corpus organicum), она есть следствие множества полных субстанций, из которых каждая имеет и свою энтелехию и свою первую материю». «Энтелехия меняет своё органическое тело, т. е. вторую материю, а свою собственную первую материю не меняет» [LIII].
Смерть есть не что иное, как отделение центральной монады от всех или большей части подчиненных ей монад. В самом деле, сама центральная монада, да и вообще всякая монада как таковая уничтожиться, отойти в область небытия не может. Всякая монада бессмертна, так как, «обладая истинным единством, она не может иметь ни начала, ни конца, разве только путем „чуда'». Отсюда следует, что «конститутивные формы субстанций должны были быть сотворены при начале мира и остаются навсегда» [LIV]. Бессмертие монады обеспечено самою сотворенною Богом природою её, оно не есть «только чудесный дар Божьей благодати» [LV] ; наоборот, уничтожение монады может быть только чудесным актом Божественного всемогущества.
Существуя всё время от начала вселенной и до конца её, всякая монада всегда деятельна; она есть atomon autoplhroun (самопополняющийся атом), atom vitale (живой атом) [LVI]. Её неустанная деятельность не есть бестолковое однообразное топтание на месте: осуществляя целестремительные акты, она всегда совершенствуется. «Во всей вселенной, – говорит Лейбниц, – совершается известный непрерывный и свободный прогресс, который все более и более улучшает состояние мира» [LVII]. «И хотя иногда и встречается попятное движение, наподобие линий с заворотами, тем не менее в конце концов прогресс возобладает и восторжествует» [LVIII]. «А что касается до возражения которое могли бы сделать – что в этом случае мир давно стал бы раем, то ответить на него легко. Хотя большая часть субстанций и достигла уже совершенства, но из того, что непрерывное делимо до бесконечности, следует, что в бесконечной глубине вещей всегда остаются части как бы уснувшие, которые должны пробудиться, развиться, улучшиться и, так сказать, подняться на более высокую ступень совершенства и культуры» [LIX].
Так как всякая монада, поднявшаяся со дна и достигшая хотя бы некоторой степени совершенства, имеет в своём подчинении хотя бы несколько монад, служащих ей органами и образующих её организм, то, обозревая природу сверху вниз по степеням совершенства монад, мы найдем, что она до бесконечности организована, и эта организация имеет своим последним основанием Бога, именно предустановленную Им гармонию. «Вещество, устроенное премудростью Божьей», говорит Лейбниц, «должно быть по существу своему везде организовано», «существует столько оболочек и тел органических, заключенных друг в друге, что никогда невозможно было бы произвести ни одного совершенно нового органического тела без всякого предобразования и что точно так же нельзя разрушить вполне ни одного животного уже существующего». «Смерть, как и рождение, есть лишь превращение одного и того же животного, которое то возрастает, то уменьшается» [LX].
В течение всего времени от рождения животного до его смерти тело его меняется постепенно: одни подчиненные монады выходят из состава тела, другие новые вступают в него, подчиняясь центральной монаде, душе животного. Это те изменения, которые в наше время физиология изучает как обмен веществ в организме. Смерть и рождение, по Лейбницу, есть не что иное, как ускоренный обмен, имеющий характер резкого скачка. В случае смерти, говорит Лейбниц, «сохраняется не только душа, но также и животное и его органическая машина, хотя разрушение её грубых частей приводит её к такому незначительному размеру, что она не поддаётся нашим чувствам, точно так же, как она не поддаётся им в том состоянии, в каком была до своего рождения» [LXI].
Даже если сжечь животное, в пепле его находится микроскопическое организованное существо [LXII], зародыш, из которого со временем может развиться новое животное, так как «видимое рождение есть только развитие и некоторого рода увеличение» [LXIII].
Животное (также и растение) [LXIV], низведённое смертью на степень микроскопического существа, в процессе рождения вновь развивает видимое тело; какое это тело – того же вида, что и раньше, или нового? Франц Меркурий Ван Гельмонт, говорит Лейбниц, утверждает, что животное, умирая, вселяется в тело новорожденного того же вида, так что число людей, собак, кошек и т. п. не уменьшается и не увеличивается [LXV]. Лейбниц признает, что животное может многократно развивать тело одного и того же вида, но он вовсе не считает монаду обреченною вечно повторять все один и тот же тип жизни при каждом рождении. Следующими соображениями и заявлениями самого Лейбница можно установить, что он допускал восхождение монады от низших типов жизни к высшим.
1) Всякая монада, согласно Лейбницу, непрерывно совершенствуется, и конец этого совершенствования есть вступление в Царство Божие [LXVI].
2) Своё учение он обозначает терминами
3) Даже о семенных животных он говорит, что «они сами происходят от других семенных животных, ещё меньших» [LXVII].
4) Такое глубокое изменение, как переход из царства спящих в царство бодрствующих монад, Лейбниц считает необходимым в процессе развития [LXVIII] .
5) Мало того, возможен даже переход монады из царства животных в царство разумных существ [LXIX] (как монада, предназначенная стать человеком, переходит из стадии лишь чувствующей души в стадию разумного духа, об этом подробно будет сказано позже).
6) Наконец, в «Монадологии» Лейбниц определенно говорит, что органическое тело животного, существующее ещё до зачатия, посредством зачатия не творится вновь, но может быть «лишь побуждено к большому превращению, чтобы стать животным другого рода». В письме к Вагнеру он говорит: «Species animalis non manet» [LXX].
Если бы Лейбниц решительно и определенно подчеркнул эти учения, он задолго до Дарвина положил бы начало теории эволюции, гораздо более глубокой, чем дарвинизм.
Переход от животной природы к природе человека как существа разумного и, далее, судьба человека подчинены иным законам. Бессмертие дочеловеческих существ, вследствие отсутствия у них самосознания, есть только сохранение метафизического тождества монады. Что же касается человеческой разумной души, могущей сказать «я», она «сохраняет своё существование не только в метафизическом отношении – в большей степени, чем прочие, – но остаётся одною и тою же в нравственном смысле и составляет тождественную личность». Память и сознание я «делает её способною к награде и наказанию». Это духи, созданные по образу и подобию Божию [LXXI]. Поэтому Лейбниц говорит, что он не смеет «ничего утверждать ни о предсуществовании, ни о подробностях будущего существования духов, так как Бог может пользоваться в Царстве Благодати путями необычайными; тем не менее нужно предпочитать то, в чью пользу говорит естественный разум, если только Откровение не учит нас противному, чего я здесь решать не берусь» [LXXII].
Для нашей темы важно знать, что думает Лейбниц на основании естественного разума о состоянии человеческой монады до рождения человека. В разработанной системе монадологии последовательное развитие мысли необходимо ведёт к учению о предсуществовании души. И в самом деле, Лейбниц говорит [LXXIII], что в период незрелости своей философии (cum nondum satis matura esset philosophia mea) он придерживался учения о размножении душ путем традукции [7].
Впоследствии он стал утверждать предсуществование человеческой монады. В «Теодицее», изложив вышеприведенные учения о животных, он далее рассуждает так: «установив такой прекрасный порядок и столь общие правила относительно животных, казалось бы неразумным, чтобы
