чем-то откуда-то бросался? Только так! Откуда? «Угол падения равен...», впрочем, сейчас это не имеет значения... Что же могло быть? Неужели? Но ведь тогда грохот выстрелов, визг рикошетов? А быть может, медь – насквозь? Но, нет, ничего подобного!.. На белой пелене – кучки снега...
К черту рукавицы, к черту перчатки...
Осторожно, осторожно! В полу щели...
Стоп! Есть! А ну, еще тут попробуем аккуратненько порыться. И тут есть!
Я снял шапку и подставил воздуху лицо, намокшие от пота волосы на лоб... Перевел дух...
Как я мог забыть о существовании этого нелепого, непригодного к бою оружия?
Оружие это особое: прицельный выстрел на двести пятьдесят шагов гарантирован. Не только по огромному колоколу, но, если глаза хорошие, то и в человеческую голову! А, главное: если не на воздухе стрелять, из форточки – абсолютно бесшумно!
– Прибыльцов! Брось лестницу: не нужна. Лезь сюда!
Скрипят ступеньки.
На моей ладони три грибовидных крохотных кусочка сплющенного свинца.
У Прибыльцова глаза круглеют...
– Малопулька!!!
– Так точно! Здорово, а? И не слышно и не видно.
– А почему рикошетов не было?
– Огромный вес колокола и его висячее состояние поглощали ничтожный вес пульки. Понимаешь? Начальная скорость пули у малокалиберной винтовки очень мала... Впрочем, это я тебе объясню, когда поедем домой... И еще потому, что пули выпускались под прямым углом. Отсюда и грибовидное плющение. Свинец-то много мягче, чем этот медно-серебряный сплав! Разбираешься?
– Вроде...
– Под прямым углом... под прямым углом... Теперь поищем, товарищ старший милиционер, этот прямой угол... Поищем, поищем... Так... Церковь не совпадает. Скольжение получается... Тут обязательно были бы рикошеты... Значит... Значит: вот тот двухэтажный дом, на отлете от улицы, и спереди него и сзади – пустошь. Да, если мысленно протянуть линию... Ты не знаешь, чей этот дом?
– Так это ж читальня здешняя... Не жилой он, дом этот. Хозяина прошлый год, осенью, фуганули. Там, кажись, избач нынче живет...
– Избач, говоришь? Это хорошо, что избач. Это, брат, просто замечательно, что избач! Пойдем-ка, товарищ милиционер, знакомиться с избачом.
Парень лет двадцати, с лицом, на котором словно навсегда застыло выражение недоумения. Толстогубый, с полуоткрытым ртом и крупными веснушками на переносье. Таких крестьянских парней рисовали передвижники.
– Неважно у тебя, товарищ Федя Поливанов, в читальне. Грязно, запущено... Газеты не подшиты, шкафы с книгами в пыли. А главное, холодно! Кто ж сюда читать пойдет?
– Это вы еще не все перечислили, – Поливанов, прихрамывая, подал мне стул и вздохнул с горечью. – Вторых рам нет. Порастащили, когда раскулачивали Безменова. Хозяина этого дома. В печах дымоходы обвалились... половицы прогнили. Венцы подводить нужно... Я говорил, говорил... Да разве сейчас до этого?!
– Почему же не до этого?
Парень ответил газетно:
– Сейчас – главный удар по кулаку! Вот справимся с коллективизацией, тогда уж всурьез – за книгу. А сейчас... война!
– Через край берешь, Федя Поливанов. Через край... Комсомолец?
– Конечно! Я в детдоме воспитывался.
– Как ты смотришь на эту историю с колокольным звоном?
– Да что ж я? Тут и поумнее меня ничего сообразить не могут... Вот разве вы что-нибудь выясните или Виктор Павлыч. Только он не интересуется.
– А ты знаешь Дьяконова?
– Господи! Он же меня в детдом определял... Еще в двадцать втором году... Мы оба с Алтая...
– Ага! Вот что, Федя. Покажи-ка, где ты живешь. Хочу посмотреть твое житье-бытье.
– Пожалуйста. Только не прибрано у меня... Сюда, по этой лестнице. Темновато. Не оступитесь...
Комната избача была светлой и просторной. Стояла убогая мебель: стол, заваленный книгами, топчан с тощим матрацем и с подушкой без наволочки... Одеяло заменял тулуп...
Тоже – холодно, грязно, неуютно...
Солнечный свет, падающий сквозь пыльные стекла двух больших окон, не скрашивает, а подчеркивает запущенность.
– Бить тебя, парень, за такую жисть! – покачал головой Прибыльцов, присаживаясь на колченогий стул. – Бить и плакать не велеть! Ты что же сюда на жительство прибыл али так, в побывку?
Воздух в комнате нежилой. Пахнет плесенью, сыростью... И какой-то кислятиной! Я сделал несколько шагов к окну, сдвинул кастрюлю с давно прокисшим супом и хотел распахнуть окно, но застыл на секунду с рукой, протянутой к шпингалету...
В щели рассохшегося подоконника виднелась провалившаяся гильза от малокалиберной винтовки...
– Да. Плоховато ты живешь, советский культурник! Сядь-ка за стол, избач, да положи обе руки на столешницу. Ну, не стесняйся! А теперь скажи: где малопулька?
Избач побледнел.
– К-к-кая малопулька?
– Та, которая стреляет... Вон, на подоконнике, гильза. Да не ломайся! Ты же не барышня. Все равно ведь все перероем, а найдем!
– Ах эта! – насильно выдавил улыбку избач. – Так бы и спросили! Это не малопулька. Малопульками шомполки называются. А эта зовется: малокалиберная, бокового огня...
Прибыльцов прикрикнул:
– Ты баки не вкручивай! Вот как дам по кумполу! Вы, товарищ следователь, выйдите: я с ним сам побеседую...
Силясь держаться веселее и беспечнее, Поливанов указал пальцем в сторону топчана.
– Под матрацем. Пожалуйста, берите! Ничуть даже не жалко! Эко добро – малокалиберка! Да мне она и ни к чему. Так, баловался.
Прибыльцов сбросил с топчана тулуп и матрац. На досках лежала изящная малокалиберная винтовка.
– Где патроны?
Поливанов сделал непонимающие глаза:
– Патроны? Где ж у меня патроны? Вот побей бог – не помню! Запамятовал...
Милиционер подал мне находку, не спеша подошел к избачу, сказал с удивлением:
– Стал быть, это я за тебя, гнус алтайский, столь ночей на морозяке дрожжи продавал?!
И беззлобно стукнул парня по затылку.
– Ой, не бейте, не бейте! – трусливо взвыл избач. – Все скажу! В углу корзина. Белье грязное...
В тряпье оказались две коробочки патронов и длинноствольный шестизарядный револьвер смит- вессон.
– Еще есть оружие?
– Нет, нету больше, честное слово, истинный бог – нет!
Я распахнул створки окна.
Большой колокол был виден отсюда, как на ладошке, во всем своем древнем великолепии. «Под прямым углом!»... – улыбнулся я возвратившейся мысли... Зарядив ружьецо, я стал палить по колоколу. Над селом поплыл чистый, певучий звон... Я стрелял и смеялся... Милиционер обшаривал жилище избача. Федька Поливанов не отрывал глаз от столешницы.
А в воздухе пели серебряные струны, и к звонарне сбегался народ.
