а в действительности купали своих наложниц в ваннах с шампанским.
Царицей этих вакханалий была любовница Лосевича, восточная красавица и бывшая княгиня Муратова, иронически называвшая себя «княгиней семи баранов». Возможно, что Муратова намекала на число своих одновременных сожителей, но сама она расшифровала этот свой титул иначе, утверждая, что после смерти ее отца, кавказского князя, все доставшееся ей наследство составляли семь курдючных баранов...
Рабочие массы Сибири откликнулись на процесс красноярских перерожденцев единодушным возгласом: «Смерть!»
Иначе быть и не могло. Лосевич, Муратова и еще несколько краевых заправил, участвовавших в растратах и оргиях, заплатили за преступления жизнью. Остальных осудили на разные сроки лишения свободы.
Во время процесса я по делам службы был в Красноярске и занимался выяснением некоторых фрагментов деятельности пятерки гастролеров-аферистов, разъезжавших по городам Сибири и применявших всюду один и тот же прием околпачивания доверчивых простаков, преимущественно из числа учрежденских кассиров. Прием этот, основанный на тонком знании человеческой психики, был прост и гениален. Не буду о нем распространяться, скажу только, что отдаленно он напоминал тему, обыгранную в кинофильме «Улица полна неожиданностей»...
В Красноярске надлежало допросить некую даму из того сорта, что дореволюционные интеллигенты окрестили «ночными бабочками», «деми-монд», «прости-господи» и многими другими спецэпитетами, свойственными тому времени. Дама эта, до переезда в Красноярск, пребывала несколько месяцев в Омске, Томске и Новосибирске и была довольно хорошо известна некоторым нашим специальным учреждениям.
Поиски привели меня в канцелярию Красноярской тюрьмы: выяснилось, что наша знакомая – назову ее Раисой Павловной, – что Раиса Павловна замешана в деле Лосевича.
Собственно, в этом не было неожиданности. Рано или поздно так и должно было произойти, хотя в выборе «клиентов» Раиса Павловна была осторожна и не опускалась до панели.
Начальник домзака, прочитав мой допуск, выданный местной прокуратурой, усмехнулся:
– Марией Стюарт интересуетесь? А раньше вы ее не знали?
– Кое-что слышал, но не знал... А почему Мария Стюарт? В уголовном мире у нее такой клички нет.
– Это мой помощник так ее назвал. Вот сейчас вызовем, посмотрите и поймете.
Да... Когда надзиратель привел Раису Павловну, я понял, почему здесь, в этих мрачных стенах старинной сибирской тюрьмы, кому-то пришел на память образ несчастной королевы.
Раиса Павловна оказалась красивой. Очень красивой женщиной, но красота ее была какая-то безжизненная, а может, и болезненная, и чем-то она походила на прекрасно исполненный манекен с магазинной витрины или на восковую красавицу из паноптикума.
Она вошла в кабинет начальника действительно с видом принцессы. Скорбно и величаво!
Я допрашивал ее с вежливым вниманием, но ровно никаких, интересующих меня данных об аферистах не добился.
– Знакомы ли вы с Николаем Судаковым по кличке Князек?
– Да.
– Состояли в сожительстве?
– Да.
– Известна ли вам афера, устроенная в Омске?
– Нет.
– А новониколаевская операция с кассиром Сосновским?
– Нет.
– У нас есть сведения, что Судаков намерен был часть шайки перебросить во Владивосток. Что вы скажете на это?
– Ничего.
Я удалил из кабинета начальника тюрьмы, удалил под благовидным предлогом и надзирателя. Сложил в портфель все свои атрибуты: УК и УПК, бланки протоколов допросов.
– Раиса Павловна... скажите мне только одно: почему вы не хотите быть откровенной? Боитесь мести участников шайки? Сами здорово замешаны?.. Ну, поговорим без всяких записей...
Она отвела свои темные, не то карие, не то вишневые глаза в сторону. Усмехнулась краешком рта, потом вдруг взглянула на меня прямо, пристально, с неимоверной злостью.
– А за что? За какие ваши добрые дела ко мне я должна откровенничать?
Сдерживая возмущение, я сказал:
– Что ж… Вероятно, я смогу договориться с кем следует, и ваши сведения будут оплачены... В разумных пределах, конечно. Сколько вы хотите получить?
– Миллион... Нет, два!.. Однако мало прошу... Пять!
– Не валяйте дурака, Раиса Павловна...
– Это вы – дурак!.. Хотите меня купить!.. Дайте спичку и отвернитесь на минутку. Впрочем, можете смотреть...
Она покопалась в платье и извлекла многократно сложенную кредитку достоинством в десять червонцев – по тому времени бумажка была серьезной: нечто вроде нынешней сторублевки.
Вспыхнула спичка. Раиса Павловна с интересом наблюдала, как кредитка обращалась в пепел, потом улыбнулась как-то растерянно, смущенно:
– Вот... Последняя была. Больше ни копейки нет.
– Глупо... За эти деньги квалифицированный рабочий должен больше месяца горб гнуть.
– Пусть гнет, коли нужда пришла...
Я возмутился и... допустил непростительную для следователя глупость.
– Ясно! – заметил я. – Чего ж еще ждать от классово чуждого элемента!
Раиса Павловна вспыхнула и закричала так, что в комнату вбежали и тюремный надзиратель и сам начальник.
– Это я, дочь рабочего, внучка рабочего, – классово чуждый элемент?! – кричала Раиса Павловна. — Как у вас, бессовестный вы человек, язык поворачивается говорить такое?! А знаете ли вы, сколько порогов на биржах труда я оббила, прежде чем стать шлюхой?.. Это ваши Лосевичи меня сюда привели...
Досадуя на неловко вырвавшуюся у меня фразу, я стал собирать свое хозяйство. Больше делать было нечего. Допрос не состоялся. Раиса Павловна сказала надзирателю:
– Отведи меня в камеру...
Сказала надменно, подняв свою красивую голову с пышной прической, вполоборота глянув на домзаковского стража.
На меня даже не посмотрела.
Королева.
«Мария Стюарт»...
После я узнал, что по делу Лосевича ее осудили на короткий срок.
Прошло пять лет. В тридцатых годах меня перевели на новое место службы – во Владивосток. В этом чудесном, но своенравном окраинном городе страны все не походило на серые краски Сибири. Небо то грозно-суровое, то ясное, голубое, как небо Сорренто, узкие улочки с гремящими водопадами дождей- ливней, необъятный базар с трепангами и мидиями... Я с удовольствием ходил по этому чуть взбалмошному городу. Он напоминал мне Италию, в которой удалось побывать в юности, в учебном плавании.
Владивосток тогда жил на положении порто-франко и изобиловал массой заграничных кораблей и иностранных моряков.
Столовался я в знаменитом ресторане «Золотой рог». Там брали не дешево, но кормили вполне добросовестно: вкусно, обильно.
Метрдотель ресторана, приземистый грек с глазами-маслинами и густыми запорожскими усами, встречал посетителей, носивших золотые шевроны, на верхней лестничной площадке. Люди этой породы
