жена ему не изменяет, либо же стер все последующие материалы. Так или иначе, следующая имеющаяся запись была сделана системой видеонаблюдения в «Циклопе» через значительный промежуток времени — то есть в субботу.
«Системы видеонаблюдения „Циклоп“», запись пятая, суббота, 26 мая
Доктор подходит к входу в СВЦ и обнаруживает, что магазин снова заперт. Тряхнув решетку, он поднимает голову и говорит прямо в камеру:
— Шерри, какого черта? Я думал, мы договорились о встрече.
У него звонит телефон. Он отвечает:
— Что ты делаешь?.. Так… Ты проболела всю неделю?… Почему же ты мне не сообщила?
Он смотрит на часы.
— Не знаю… Не знаю, Шерри. Времени у меня в обрез, честно говоря.
В отличие от прошлого визита, теперь в его голосе звучит скорее раздражение, а не просьба.
— Хорошо. Тогда ладно.
Адамс-стрит, запись вторая, суббота, 26 мая, тайм-код 12.30
Доктор Сеймур заходит в квартиру, он одет почти как в первый раз. Одежда Шерри Томас радикально отличается от всех ее предыдущих нарядов. Тщательно отмытое скрабом лицо сияет в отсутствии косметики. На ней хорошо отглаженные джинсы, безупречно новые кроссовки и сдержанная блузка с длинным рукавом и пуговицами на запястьях. Волосы забраны назад в девичий хвостик. Впервые она выглядит невинной, даже ранимой.
Нам неизвестно, чем, кроме жучка в мобильном телефоне, она отслеживала душевное состояние доктора Сеймура, как нет и записей разговоров, которые она могла подслушать. Саманта Сеймур утверждает, будто в последней своей исповеди Алекс сказал ей, что уже отдаляется от Шерри Томас — оградив себя от клеветы о домогательствах к миссис Мадуубе и избавившись от подозрений в ее, Саманты, неверности. Он признавал, что по-прежнему очарован личностью Шерри Томас, но хочет покончить со скрытым видеонаблюдением. Его желание отстраниться хорошо заметно в следующем разговоре. Доктор Сеймур проявляет нетерпение, в чем не был замечен раньше, как будто раскаивается, особенно в свете невинности своей жены, что позволил себе так далеко зайти. По словам Саманты, он собирался прекратить общение с Шерри Томас, но решил, что, поскольку у нее слишком хрупкая психика, с ней нужно обращаться очень аккуратно. Он подозревал, что их разрыв может привести к непредсказуемым, даже опасным последствиям, — безусловно полагая, что опасность грозит скорее ей, нежели ему.
— Что-то ты на больную не похожа.
— Что ты понимаешь!
— Чего ради это все, Шерри?
— Заходи, Алекс. Пожалуйста.
Он, как и в прошлый раз, садится на диван лицом к огромному телевизору.
— Прости меня, Алекс. Я понимаю, ты, должно быть, злишься на меня, что я тебя опять сюда затащила, но я должна тебе кое-что показать.
— А почему просто не сказать?
— Я подумала, что ты не придешь — решишь, что я сумасшедшая или еще что.
— Я не считаю тебя сумасшедшей. Но и не думаю, что твое поведение — наше с тобой поведение — можно назвать здоровым.
— Наверное, мне нужен врач.
— Давай без кокетства. Я хочу поговорить.
— О чем?
— Послушай. То, что тут было в прошлый раз. Это было — я об этом не жалею. Это было что-то особенное.
— Но?
— Ты действительно помогла мне, Шерри. Камеры — они рассказали о моей жизни такое, чего я никогда не узнал бы. Они сделали меня другим человеком. Ты сделала меня другим человеком. Вот так быстро.
— И как же они это сделали?
— Я, по крайней мере, выяснил, что моя жена меня любит.
— Ты принес запись? Где она с Пенджелли?
— Нет, не принес, но запись снимает с нее любые подозрения. А это все меняет. Я был уверен, что ты права. Что у нее роман на стороне. Что она мне изменяет. Теперь я знаю, что ни на что подобное она не способна. Таким образом, я… таким образом, мое предательство практически невозможно оправдать, понимаешь?
— Предательство? Какое предательство? Мы ничего такого не делали.
— Я раскрыл тебе секреты, Шерри.
— Из наилучших побуждений.
— Сомневаюсь, чтобы Саманта восприняла это так же.
— И что? Ты просто бросишь все это?
— Не знаю. Это может зайти слишком далеко, если уже не зашло.
— Ты вот чего не понимаешь, Алекс. У тебя сейчас такая сильная позиция только благодаря камерам. Ты знаешь, что происходит. Как только ты потеряешь эту силу, твои домашние сразу это почувствуют. Твоя жена и дети снова перестанут тебя уважать. А то, что произошло, твое мимолетное перерождение, они воспримут как фокус, обман, подтасовку. Ты снова окажешься у разбитого корыта. Поверь мне.
Какое-то время оба сидят молча, ситуация патовая. Шерри Томас вынимает сигарету из пачки красного «Мальборо», предлагает доктору Сеймуру, который, как обычно, отказывается. Прикуривает.
— Можно тебе кое-что показать?
— Еще одну запись?
— Да.
— Из твоей жизни?
— Да.
— А сколько их у тебя?
Следует долгая пауза.
— Алекс, я тебе доверяю. Ты знаешь это, так ведь?
— Не знаю почему, но — да, я это знаю.
— Не зайдешь ли со мной на секундочку в соседнюю комнату?
— В спальню?
— Не беспокойся. Я на тебя планов не строю. В любом случае, не на этой неделе. Без нажима. Просто зайди на секунду. Дверь, если хочешь, можешь оставить открытой. Я ничего не сделаю.
Доктор Сеймур встает с дивана, а Шерри Томас с кресла. Она идет налево, к двери, бросает взгляд на доктора Сеймура и открывает дверь. Она заходит, доктор Сеймур осторожно следует за ней.
В спальне камер не установлено, но микрофоны в гостиной улавливают происходящий разговор.
— Что это?
— Это моя жизнь.
— Что это значит?
— Именно то, что я сказала. Моя жизнь. Я снимаю с семнадцати лет. Всегда, когда это возможно.
— Но здесь — здесь их тысячи.
— Да. Я снимаю более или менее каждый день последние лет двадцать.
