Любовные секреты Дон Жуана

– Поймешь, когда вырастешь.

– Когда мне будет семь лет?

– Возможно.

– Ты любишь маму?

– Конечно люблю, милая.

– Тогда зачем вы разжениваетесь?

– Так как зовут новую куклу?

– А если вы разженитесь, у меня все равно будет папа?

– Конечно, милая.

– Ты плачешь, пап?

– Хочешь посмотреть кассету? Тебе нравятся «Твинисы»?[9]

– Я не знаю, как ее назвать – Принцессой или Люси.

– Кого?

– Новую куклу.

– А может, Принцессой Люси?

– Пап, у тебя есть подружка?

– Нет.

– Почему?

Потому что, кто захочет спать с пятидесятилетним неудачником, который живет в крохотной квартирке, пропахшей мочой; у которого бессонница и нет перспектив; и который плачет на глазах у своей шестилетней дочери.

На самом деле я сказал:

– Потому что нет. А у мамы есть друг?

– Конечно. Думаю, лучше назвать ее Люси. Пап, что случилось? Почему у тебя лицо красное?

– Оно не красное. Лучше, чем кто?

– Нет красное. Чем Принцесса.

– Люси мне нравится.

– А маме больше нравится Принцесса.

– Слушай, может, хватит об этой чертовой кукле?

– Я хочу домой. Это не чертова кукла. Я хочу к маме.

– Прости, дорогая. Не надо говорить плохие слова. Ну, не плачь. О Господи. Послушай, давай… что- нибудь съедим. У меня есть… полбанки жареных бобов и что-то там еще…

– Ты меня ненавидишь.

– Конечно же нет. Я люблю тебя, Поппи, больше всего на свете.

– Не любишь.

– Люблю.

– Не любишь.

– Люблю.

– Тогда почему ты ушел от нас? Если ты любишь маму, почему ты ушел?

– Я думаю, что Принцесса и правда лучше. Кукла по имени Принцесса.

– Опять ты стараешься отвлечь меня.

– Как его зовут?

– Кого?

– Маминого друга.

– Оливер.

– Хорошее имя.

– Да.

– Он тебе нравится?

– Да. Конечно, меньше, чем ты. Хотя иногда так же, как ты.

– Когда?

– Когда он приносит мне конфеты, и играет со мной, и он никогда не ругается, и обнимает меня, и хорошо к маме относится, и он подарил мне эту чертову куклу.

– Так это он ее подарил? Не говори плохие слова.

– Да.

– Поппи?

– Что?

– Как тебе имя Изабель? Может, назовем ее Изабель?

– Красиво.

– Правда? Скажи маме, что это папа придумал, ладно?

– Ладно. Мне нужно в туалет. Пап?

– Что, малыш?

– У тебя есть мягкая туалетная бумага? А то твои «Космические салфетки» мне не нравятся.

– Косметические. Милая, они не для этого. А мягкой туалетной бумаги у меня нет.

– А у мамы есть.

– Мама может себе это позволить. Она может себе позволить вытирать твою попку шалью из паш- мины.

– А что такое пашмина?

– Дорогущая шерсть.

– Мама не вытирает мне попку шалью из пашмины.

– Пошли домой, Поппи. Тебе пора домой.

Поппи пора возвращаться к Бет. Возвращаться домой. Эта импровизация насчет двух домов – чистый рекламный трюк. Другими словами – неправда. Она живет с Бет. Ко мне она приходит в гости. Два раза в месяц я забираю ее на два дня, а потом отвожу домой. Когда я возвращаю ее Бет, боль разлуки, растекаясь кислотой по глотке, ранит легкие и не отпускает, пока через двенадцать дней я снова не заполучаю ее к себе.

Сама процедура передачи вызывает у меня ужас. Я постоянно испытываю соблазн оставить Поппи у двери, позвонить и уйти, прежде чем откроют. Но не могу так поступить, Поппи не поймет меня. И я продолжаю бояться момента, когда откроется дверь, потому что Бет всегда находит способ сделать мне больно. За считанные секунды, пока дверь открывается, я целую Поппи на прощанье и разворачиваюсь, чтобы уйти, но не тут-то было. Хватает одной фразы – иногда такой тонкой, что смысл удается понять лишь минут через десять, – и меня начинает трясти. Не факт, что я сумел бы парировать, даже если бы понял сразу.

Две недели назад, например, она мимоходом, заметила:

– Повезло Тому, правда?

А я спросил:

– Что? – Я понятия не имел, о чем она.

Она сказала:

– Да ничего, забудь. – И ушла.

Спустя несколько минут я начал соображать. Повезло Тому, правда? Из всего, что она могла бы мне сказать, – а сказать было что, – она выбрала именно эту фразу.

Душа мстителя. Я целый час расшифровывал. Штука была в том, что она назвала его Томом – а все звали Томасом. Он ненавидит имя Том, поэтому Бет его так и назвала. Я всегда звал его Томасом, даже когда он был моим арт-директором в «Казенов, Аллен энд Силвер». Моим талантливым, обаятельным, честолюбивым арт-директором, который никогда не выпускал меня из тени, снял все сливки с рекламы фасоли «Джимсон Джелли», загребает сейчас больше трехсот тысяч фунтов и живет с длинноногой блондинкой в пентхаусе в районе Шэд-Темз.

Что она имела в виду, говоря: «Повезло Тому, правда?»

Она гениально все рассчитала, предоставив мне самому расковырять эту рану. Она знала: вычислив, что Том – не кто иной, как Томас, я сломаю голову, чтобы понять, с чем же повезло этому амебоподобному