Любовные секреты Дон Жуана

– Тогда пусть закон отсосет. Чего ты никогда не делала.

– Я наверстываю с Оливером.

– Ну хватит. Успокойтесь. – Кармен протягивает руки примиряющим жестом. – Я считаю, нам надо это обсудить.

И мы обсуждаем. Применяя тактику, которая в торговле недвижимостью называется выкручиванием рук – в мире финансов такими вещами занимаются мелкие конторы, выдающие вам кредит под баснословные проценты, в покере – это последний ход, когда терять уже нечего, – Бет выторговывает промежуточный вариант в пятнадцать процентов для Поппи на следующие двенадцать лет, как минимум, и сорок процентов для себя на ближайшие четыре года, с правом продления срока, если она не найдет работу.

Я предпочитаю согласиться, потому что знаю: что Бет способна на все. Женщины отличаются от мужчин в бытовых переговорах тем, что могут нажать на «ядерную» кнопку. Мужчины, которых исторически, через коммерческую культуру, учили идти на компромиссы и договариваться, ничего, кроме растерянности, первобытной ярости и капитуляции, противопоставить этому не могут. Они недостаточно хорошие игроки в покер, потому к ядерной кнопке никогда не потянутся. Это слишком иррационально, слишком деструктивно. Фанатички всегда берут над ними верх. От террористки- самоубийцы нет защиты.

* * *

Я обманул ожидания своей жены? Конечно обманул. Потому что больше не любил ее. Дает ли это ей право быть столь безжалостной? Не вопрос. Права здесь ни при чем. Развод – та же сделка. В ней нет места добропорядочности: добропорядочность здесь будет обузой. Добропорядочность – это то, что продемонстрировал Невилл Чемберлен Адольфу Гитлеру.

Нет, я не сравниваю свою жену с Гитлером, Боже упаси. Хотя небольшие усики у нее есть.

Я сижу с Мартином в кофейне рядом с конторой посредников. Мартин работает поблизости. Он всегда готов встретиться после окончания битвы. В этот раз он находит меня трясущимся за столиком, глаз дергается, руки дрожат, я пытаюсь совладать с ванильно-шоколадным коктейлем, который заказал в надежде, что калории и сахар помогут мне успокоиться. Он разглядывает меня сквозь завесу темных волос, закрывающих его карие глаза. Бледная кожа Мартина по-прежнему молода, несмотря на неумолимый возраст, а легкий завиток губы наводит на мысль об извращенной доброжелательности или сочувственном садизме. Естественно, высокий. Легкая сетка морщинок в уголках глаз делает его еще привлекательнее. Мальчик-мужчина, мальчик-девочка, сила изящества. Я люблю Мартина. Он всегда был моим другом, всегда заботился обо мне. Я хотел бы жениться на ком-нибудь таком. Мы и правда достаточно хорошо относимся друг к другу, чтобы пожениться, и я уверен, что мы не стали бы ссориться, или пакостить, или портить друг другу жизнь.

Господи, иногда так хочется стать гомосексуалистом.

– Посмотри на себя, Спайк. Что случилось?

Не переводя дыхания, я вываливаю все сразу, огромный ком боли и ярости, страдания и смущения.

– Дело не в деньгах. Я готов заплатить, сколько потребуется. Но это так жестоко, и это никогда не кончится. И даже сейчас я уверен, что это не конец. Через неделю или две выплывет что-то еще, с договором или без. Она все время играет не по правилам. Она просто так не отпустит меня. Ей лучше заставить нас всех страдать, чем отпустить меня. По крайней мере, сделать так, чтобы я ненавидел ее, – ей нужна хоть какая-то реакция. Она не может вынести безразличия. Она скорее разнесет все вокруг себя, чем согласится посмотреть правде в глаза. Это так глупо, так несправедливо.

Мартин не сводит с меня своих больших карих глаз. Я отпиваю немного коктейля. Он холодный. Наконец Мартин начинает говорить:

– Твоя проблема в том, что ты превращаешься в женщину.

– Что ты имеешь в виду? – Я смотрю на него удивленно.

Он улыбается. У Мартина есть потрясающее умение довольно жестко критиковать, не обижая. Он – одушевленный вариант моего ванильно-шоколадного коктейля.

– Ты превращаешься в несчастную жертву. «Ах я, бедный маленький мальчик, какие они злые и нехорошие, ох-ох-ох, как несправедлив мир».

– И что?

– А то, что ты забываешь первое правило взрослой жизни.

– Какое же?

Он смеется и обнимает меня за плечи.

– Бога нет.

Я киваю, признавая обычно игнорируемую, но неумолимую истину, и изображаю подобие улыбки. Конечно, я знаю, что Бога нет, но как бы и знаю, и не знаю. Его место остается вакантным. Детская жажда справедливости.

– Забыл.

– Человек способен на все, чтобы получить то, чего хочет. Когда речь идет об этом, когда на кон поставлено выживание, сам человек, его сущность, он не остановится ни перед чем. Для Бет это вопрос жизни и смерти, ей нужно взять верх над тобой, ведь ты ее бросил.

– Я не бросал ее. Это было наше общее решение.

Он убирает руку с моих плеч и отпивает кофе. Смотрит на часы – Мартин вышел на обеденный перерыв.

– Да ладно, Спайк. Не бывает развода по обоюдному согласию.

– Нет, правда, мы…

– Как это было?

– Я не знаю.

– Напрягись. Попробуй вспомнить.

– Кажется, я спросил ее… спросил, что для нее важнее в браке: я или Поппи.

– И она сказала – Поппи.

– Но дело даже не в этом. Дело в том, как она это сказала, как произнесла «Поппи». Так, будто у нее никогда не было сомнений, что Поппи, очевидно, гораздо важнее, чем я, что моя роль сомнительна по сравнению с Поппи. Для меня это не было новостью – я видел, как скукожились и иссохли наши отношения после рождения Поппи, после того, как я, в каком-то смысле, стал не нужен. Все дело в том, как она это сказала. С каким-то… легким презрением, что ли. А может, и не с легким.

– А потом?

– Потом я сказал: «Тогда, может быть, нам не имеет смысла оставаться вместе, если я не так много значу для тебя».

– А потом?

– А потом она сказала: «Ты рассуждаешь, как ребенок». Она всегда называла меня ребенком. Стоило мне не согласиться с чем-то или подвергнуть сомнению ее точку зрения, она просто низводила меня до низшего уровня – называла ребенком.

– А потом?

– Потом… потом я не потерял самообладания.

– Ты не потерял самообладания?

– Тогда я и понял, что все кончено. Потому что каждый раз, когда она пыталась уничтожить меня таким способом, пыталась обезличить, я всегда выходил из себя. Этого она и добивалась. Так она доказывала свою правоту. Что я как ребенок. В тот раз я был холоден. И спросил: «Ты все еще любишь меня?» Она ничего не сказала. Я настаивал: «Ты можешь ответить? Ты все еще любишь меня?»

– И что она?

– Ничего. Пожала плечами. И ушла играть с Поппи. Тогда я пошел наверх и стал собирать вещи. Что-то у меня внутри сломалось. И я собрал вещи.

– Так значит, все-таки ты ее бросил.

– Только формально.

– Почему ты не сказал, что любишь ее?

– Зачем? Как я могу ее любить? Как ребенок может любить жену?

– Она хотела, чтобы ты это сказал. Она боялась признаться, что любит тебя. Женщины проверяют