куда более ужасный!
– Ну а Табита?
Глаза Роберта превратились в твердые серые камешки, неподатливые и упрямые. Лидия долго смотрела в них, прежде чем решительно вздохнуть и сказать ему правду, хотя прекрасно знала, что ему такая правда не понравится.
– Понимаешь, это невозможно. Когда я уезжала, Таб была немного не в себе. На нее нашло… словом, она удушила бы Аддисона, если бы смогла до него добраться. Что же до Барема… думаю, наткнись она на него во время обыска, возможно, набросилась бы и тоже попыталась бы удушить. Исключительно из принципа. Сам знаешь, какова она. Представить немыслимо, что она тайком проникнет в Аптон-Грейндж, чтобы стащить потихоньку письмо. Обязательно устроит какой-нибудь грандиозный взрыв, а там скандала не избежать. Зная Таб, можно заранее предсказать, как все будет.
Роберт хотел что-то сказать, но Лидия повелительно вскинула руку:
– Любимое занятие Табиты – поднять шум, устроить переполох, привлечь всеобщее внимание. В этом я – полная ее противоположность.
Глаза его метнули стрелы.
– А что произойдет, если поймают тебя, как оно скорее всего и произойдет? Думаешь, скандал не будет громким?
Лидия уверенно покачала головой и позволила себе улыбнуться:
– Лично я подозреваю, что вся история не выйдет за пределы стен Аптон- Грейндж.
– Почему? – нахмурился Роберт. – Какая разница… – Он вдруг осекся, и во взгляде мелькнуло нечто напоминающее озарение.
Лидия улыбнулась чуть шире.
– Совершенно верно. Таб имеет репутацию сорвиголовы, фурии и мегеры. Меня же все окружающие считают спокойной, сдержанной, хорошо воспитанной, приличной девушкой. Там, где речь идет о Таб, можно поверить всему, но кто же поверит, что у меня хватит смелости забраться в чужой дом? Если Барем поймает меня – а ему вряд ли это удастся: я в отличие от Таб умею вести себя тихо и осмотрительно, – но даже если это произойдет и он окажется настолько глуп, чтобы рассказать подобную историю, включая и содержание письма Таб, всему свету… много ли найдется таких, кто захочет его выслушать?
Роберт не шевельнулся, но и не отвел от нее взгляда.
– Для того чтобы спасти репутацию Табиты, ты намеренно рискуешь своей, – изрек он наконец.
Улыбка Лидии померкла.
– Видишь ли, иногда сестры помогают друг другу.
Роберт с непроницаемым видом выдержал ее взгляд, но тут же взорвался:
– Какого черта ты еще не замужем?!
Ему хотелось запустить пальцы в волосы. С силой дернуть прядь. Почему она не замужем? Не сидит у камина в доме своего мужа, защищенная от всех опасностей, а особенно от него, повесы Джеррарда? Он прекрасно понимал, к чему все идет. Плохо дело… особенно для нее, не говоря уже о нем.
Лидия удивленно моргнула, рассмеялась – звуки, которые он забыл, пытался забыть, и почти сумел похоронить в глубинах памяти.
И сейчас эти звуки проникли в сердце, как ласка.
– О, Роберт, надеюсь, ты не воображаешь, будто я рискую возможностью сделать хорошую партию? – спросила она, снисходительно покачивая головой. – Но мне уже двадцать шесть, а такие на брачном рынке уже не ценятся. В свое время мне делали предложения, но я всем отказывала.
Вот этого он никак не мог взять в толк, и хотя держался от нее на расстоянии, все же слышал, что за ней ухаживало немало джентльменов, внешностью не хуже его, а многие – и богаче. Он заранее старался привыкнуть к известию о ее помолвке и столько раз ожидал удара, которого так и не последовало. Правда, злые языки утверждали, что Лидия чересчур разборчива, но, даже отказывая женихам, он вела себя сдержанно и не предавала огласке случившееся.
Но сейчас она наблюдала за ним, и на губах играла прежняя полуулыбка.
– У меня был выбор. И я его сделала – и ни о чем не жалею. Теперь моей репутации вряд ли что-то угрожает. И оберегать ее вовсе не так уж необходимо, как раньше. При необходимости я вполне могу ею рискнуть.
Этот спокойный, ровный, безмятежный тон лучше всяких доводов убедил его, что она не отступится. И сделает все, чтобы вернуть письмо Табиты. Она все обдумала, определила степень риска и свои шансы и удостоверилась, что ее план сработает.
Обе сестры отличались на редкость сильной волей. Уж ему было точно известно, какие они упрямые. И спорить с ней напрямую не получится.
– Лидия… – Он глянул на свои руки, обдумывая аргументы, контролируя собственный тон, скрывая все свидетельства примитивно-дикарской реакции, вызванной ее хитроумным планом. – Невозможно вот так просто проникнуть в дом Барема и искать это письмо. Во всяком случае, не сейчас, когда у него полно гостей. После того как они разъедутся… кто знает, вдруг и получится, но пока следует подождать, – объявил он наконец.
Она ответила ему хладнокровным взглядом. По ее глазам было почти невозможно ничего прочитать. Никакого намека на то, что она решила. Но смотрела она с тем же спокойствием, с той же безмятежной прямотой, как и много лет назад. И впервые за все эти годы он позволил себе задаться вопросом, что она видит и о чем думает, когда смотрит на него вот так…
Однако тут Лидия встала и отодвинула стул. И только после этого негромко сообщила:
– Завтра я начну обыскивать Аптон-Грейндж. – Продолжая изучать, его, она чуть наклонила голову. – Если хочешь, можешь мне помочь. Но вот остановить меня не удастся. Этого я не допущу. Даже не пытайся. – Кивнув, она отвернулась.
Роберт тоже поднялся. Когда Лидия уже взялась за дверную ручку, он ее остановил:
– Нет! Посиди со мной, выпей бренди и согрейся.
Лидия поколебалась, оглянулась на него и покачала головой:
– Доброй ночи. Возможно, увидимся утром.
Переступив порог, она осторожно закрыла за собой дверь.
Роберт долго смотрел на деревянные панели, прежде чем рухнуть на стул, с силой растереть ладонями лицо и застонать.
Посидев в такой позе несколько минут, он выпрямился, широко развел руки и возвел глаза к потолку.
– Почему?!
Ответа он не получил. Злясь на себя, он потянулся к бутылке, оставленной Билтом, налил на палец бренди в бокал, развернул стул и уставился в огонь.
Мысли невольно возвращались к их последней встрече. К тому судьбоносному лету, когда они были гораздо моложе…
Дочери тех самых эксцентричных Мейкписов, чей отец был ученым, почти не появлявшимся в свете, а мать – матроной из хорошей семьи, умело сочетавшей обязанности жены и матери, Лидия и Табита каждое лето гостили у родных миссис Мейкпис, поместье которых граничило с Джеррард-Парком. И хотя Роберт был на шесть лет старше Лидии, все же мгновенно ее заметил. Эта шестилетняя девочка занимала внимание, мысли и воображение взрослого двенадцатилетнего джентльмена! Но разница в годах не имела значения. Ни тогда, ни сейчас.
Однако когда невинной, нетронутой девушке исполнилось шестнадцать, Роберт был уже опытным светским молодым человеком двадцати двух лет. Но даже это не играло роли… не в тот день, когда они, как это часто бывало, встретились в саду. Гуляли, разговаривали, она восторженно делилась планами своего дебюта, ожидаемого в следующем году. Взволнованно расписывала, как будет вальсировать с поклонниками почти неизвестной ей породы джентльменов: все эти годы она провела в Уилтшире, с родителями-отшельниками. Окончательно развеселившись, она попросила потанцевать с ней прямо под яблонями. Роберт улыбнулся, кивнул и стал напевать мелодию вальса, не подозревая, что произойдет дальше… Они кружились, и вокруг все кружилось, и что-то возникло в воздухе, протянулось между ними, мягко, неотвратимо взяло его в плен… Он перестал напевать, замедлил танец, а когда остановился, оказалось, что она потерялась в глубинах его глаз, а он навеки утонул в ее голубых озерах. Тогда он нагнулся и поцеловал ее. Даже в двадцать два года он уже знал, как вскружить женщине голову поцелуем. Но поцеловал ее вовсе не так, а нежно, нерешительно… благоговейно.
Именно этот поцелуй и открыл ему глаза. Роберт поднял голову, и оказалось, что отныне он видит Лидию в совершенно ином свете. В ее глазах сверкали звезды. Он отметил это, все понял и запаниковал. Очаровательно улыбнувшись, пробормотал какие-то извинения… и сбежал.
Так быстро и так далеко, как только мог. Разум двадцатидвухлетнего юнца твердил, что она не может, просто не может быть его судьбой.
С той самой поры, когда нянька впервые назвала его повесой, Роберт был исполнен решимости заслужить этот титул. Оправдать ожидания окружающих. Страшно было подумать: а вдруг ему не удастся стать повесой?
Поэтому он позорно удрал и вынудил себя больше никогда не оглядываться. Никогда не искать Лидию в яблоневом саду.
По- прежнему глядя в огонь, Роберт допил бренди, закрыл глаза и вздохнул. Следующие четыре-пять лет его жизни прошли в вихре гедонистских удовольствий, которые и определили его репутацию. Репутацию повесы, не знающего преград в удовлетворении своих желаний. Но потом… Все неожиданно изменилось. И развлечения надоели. То, что раньше влекло его, стало скучным и ненужным. Он оставил приятелей, покинул круг друзей и стал искать других занятий – занятий, которые смогли бы поглотить его целиком.
Бывший повеса стал другим человеком. Последние годы он провел за книгами и учебниками. И жадно впитывал знания. Но несмотря на все это, оказалось, что репутацию легче заслужить, чем исправить. Даже сейчас те, кто искал и не находил его в игорных домах, считали, что он предавался еще более гнусным порокам. Его отсутствие на скандально-беспутных вечеринках объяснялось очередной непристойной связью. Многие продолжали приглашать его в загородные дома, в надежде что он, как душа
