Это было самое трудное мгновение за всю ее жизнь — пройти через комнату под его взглядом.
Когда она остановилась и снова встретила его суровый жесткий взгляд, то поняла, что он все рассчитал и ожидал именно этого.
— Что, черт возьми, происходит?
Он с трудом сдерживал гнев.
Она перевела дух, стараясь выиграть время и собраться с силами.
— Все, что я тебе рассказала, представляясь графиней, — правда, кроме…
— Кроме того, что твой так называемый покойный муж на самом деле твой отец и что юный Чарлз это Чарли, Мария — Мэри, а Алисия — Элис. Да еще Серафина, а на самом деле Сирина. Это я сообразил.
— Ну вот, теперь все. — Она пожала плечами. — Что еще ты хочешь знать?
— Неужели положение так ужасно?
— Да.
— Но тогда зачем ты придумала графиню?
— Если бы я написала тебе прямо, не посвящая в ужасное финансовое положение моей семьи, разве ты стал бы заниматься этим расследованием? Ты передал бы дело в руки своего Монтегю, и этим бы все кончилось.
— Если бы ты рассказала мне…
— Поставь себя на мое место. Ты стал бы рассказывать кому-нибудь о том, что близок к полному разорению?
После минутного раздумья Габриэль кивнул:
— Ну хорошо, я готов понять, почему тебе не хотелось посвящать меня во все подробности. Но все-таки при чем тут графиня?
Алатея слегка улыбнулась:
— А разве это не сработало?
Он ждал, но она не произнесла больше ни слова.
— Я так полагаю, ни твой отец, ни Сирина не знают об этом маскараде?
— Разумеется, нет.
— А кто-то посвящен?
— Никто, кроме некоторых наших слуг.
— Твой кучер… как его? Джейкобс?
Она кивнула.
— И кто еще?
— Нелли, Фиггс, мисс Хелм, Коннор, Крисп, конечно. Да еще Фолуэлл. Это все.
— Все? — Габриэль недовольно сжал губы.
Алатея бросила на него хмурый взгляд:
— Я не думаю, что это может повредить делу. Они преданы мне и всегда точно выполняют мои указания.
Габриэль недоверчиво посмотрел на нее, потом сделал ей знак не шевелиться. Подойдя к двери, он щелкнул замком. Дверь распахнулась — за ней стояли Нелли, Крисп, Фиггс и мисс Хелм…
Когда к Алатее вернулась способность говорить, она гневно крикнула:
— Вон отсюда!
— Но, миледи, — забормотала Нелли, косясь на Габриэля, — мы просто подумали…
— Об этом мы поговорим потом. А теперь ступайте!
Опустив головы, слуги удалились.
Габриэль закрыл дверь и снова запер ее на замок.
— Итак, вернемся к твоему маскараду.
Он подошел к ней и встал с ней рядом — плечо к плечу. Оба они некоторое время смотрели на деревья за окном, уже окутанные туманной дымкой.
— Можешь ты наконец сказать, почему взяла на себя труд спасать свою семью?
— Почему? — Алатея вздохнула. — Я просто не видела другого выхода.
— В самом деле? Давай-ка поразмыслим. Горничная нашла долговое обязательство, которое твой отец каким-то образом оставил в неподобающем месте, и вы все — твой отец, Сирина, ты — принялись соображать, какие принять меры, и в результате согласились доверить дело, успех или неудача которого могли разрушить всю вашу жизнь, тебе.
— В этом нет ничего странного. Обычно я занимаюсь всеми финансовыми делами семьи.
— Почему?
Она поколебалась, но потом решилась ответить:
— Папа… не очень умеет обращаться с деньгами — он слишком мягок. У него на этот счет нет никаких понятий, никаких идей. Раньше делами занималась моя мама, а до нее бабушка…
Габриэль нахмурился.
— Значит, теперь ты приняла на себя все обязанности по управлению имением, землями и деньгами?
— Получается, что так.
Он смотрел на нее, прищурив глаза.
— Когда твой отец передал тебе право распоряжения хозяйством?
Алатея молчала.
— Ты предпочитаешь, чтобы я сам спросил у него?
— Это было давно…
— Одиннадцать лет назад?
Она не ответила.
— Итак, я не ошибся. Именно поэтому ты отказалась от жизни в городе. Не было никакой ветрянки, да я никогда и не верил в твою внезапную болезнь. Все дело в деньгах. Твой отец подверг опасности графство и все ваше имущество, а ты каким-то образом сумела найти выход и взяла бразды правления в свои руки. Ты отказалась выезжать в общество в твой первый сезон и осталась дома, вот что случилось! Расскажи мне все в подробностях. Я хочу знать.
Теперь Алатея не сомневалась, что он не успокоится, пока не выяснит всего. Она оторвала взгляд от окна и тяжело вздохнула:
— Однажды к нам в дом явился Уиггс, наш поверенный. Он выглядел ужасно. Отец провел его в библиотеку. Я пришла спросить, надо ли подавать им чай. Дверь библиотеки осталась открытой настежь. Каюсь, я подслушала их разговор с Уиггсом — поверенный объяснял, как глубоко мы увязли в долгах и что, если потратить деньги на мои туалеты для появления в свете, это окончательно добьет нас. Отец его не понимал, он настаивал на том, что все уладится, а мое появление в свете только прибавит нам престижа.
— Он рассчитывал выгодно выдать тебя замуж?
— Нет. Это было бы глупо.
— Но могло бы вам помочь.
Она покачала головой:
— Ты не понял. У меня не было и не могло быть приданого. Каждому удачливому искателю моей руки пришлось бы спасать нас и платить гигантские деньги, чтобы погасить наши чудовищные долги. Во мне не было ничего привлекательного, кроме хорошего происхождения.
— Ну, нашлись бы многие, кто с этим не согласился.
Она бросила на него укоризненный взгляд.
— Ты забываешь о том, что это произошло одиннадцать лет назад. Помнишь, какой я была в восемнадцать лет? Ужасающе худой, неуклюжей. Не было совершенно никакой надежды на то, что я смогла бы найти кого-нибудь, кто был способен спасти нашу семью.
Алатея довольно долго молчала, потом с трудом продолжила:
— Когда Уиггс уехал, я пошла поговорить с отцом. Потом всю ночь я изучала отчеты Уиггса. На следующее утро мы упаковали вещи и покинули Лондон.
— Ты знала, чем это обернется для тебя. Если бы ты осталась в Лондоне, то могла бы там удачно выйти
