Они подошли к Саре и Габриэлю, которые только что отправили последнюю телегу с людьми.
– Мы сделали все, что могли, – сказал Чарли, – теперь можем ехать домой.
Сара, вздохнув, кивнула. Они направились к забору, у которого были привязаны четыре верховые лошади. Габриэль и Барнаби последовали за ними.
– Вам известно, как произошел пожар? – спросил Габриэль.
Барнаби кивнул.
– Дети, а также Джозеф Тиллер видели, как все началось, – с мрачным выражением лица произнесен. – Кто-то пустил в соломенную крышу горящие стрелы. Кроме того, в трещины – под карнизами были напиханы пропитанные нефтью тряпки. Злоумышленник действовал наверняка, ведь сырая солома могла и не загореться. Крыша северного крыла так и не занялась огнем. Если бы не эти тряпки, мы могли бы спасти приют.
– Но когда этот негодяй успел запихать тряпки под карниз? – удивился Чарли. – Персонал днем и ночью охранял здание приюта.
Барнаби пожал плечами.
– Должно быть, преступник сделал это сегодня утром, – предположила Сара, – когда персонал и дети отправились в церковь на службу. Они отсутствовали полтора-два часа. В приюте оставалась только Куинс, но она возилась с младенцами в детской. Окна мансарды, в которой расположена эта комната, выходят во внешний двор перед домом. Если преступник подходил с заднего двора, Куинс не могла его заметить.
Чарли помог Саре подняться в седло и вскочил на своего Шторма. Прежде чем тронуться в путь, все четверо бросили прощальный взгляд на пепелище. Руины приюта еще дымились, здесь и там вспыхивали искры и вздымались красные языки догоравшего огня.
– Кто бы ни был этот подлец, мы должны остановить его, – процедил сквозь зубы Габриэль.
Малькольм хотел того же самого. Он находился в ужасном состоянии. Добравшись до своей усадьбы Малькольм почувствовал себя совершенно разбитым. Его мучили угрызения совести. Он знал, что вина за все произошедшее лежит на нем.
Его сердце сжималось от боли. Он должен был во что бы то ни стало положить конец этим бесчинствам!
Сев за стол, он стал обдумывать план действий. Как всегда, сосредоточенный, хладнокровный и расчетливый, он не сомневался в том, что сможет обуздать своего неуемного подручного, и это придавало ему силы.
В комнате, освещенной лишь огнем, полыхавшим в камине, царил полумрак. Малькольм напряженно ждал прихода Дженнингса. И вот наконец снаружи, у выходивших в сад двустворчатых застекленных дверей, послышался шорох. Встав, Малькольм впустил своего подручного в библиотеку и указал ему на стул, стоявший перед письменным столом. Закрыв дверь, Малькольм повернул ключ в замке, вынул его из скважины и спрятал в карман.
Усевшись на стул, Дженнингс вытянул вперед длинные ноги и сложил руки на животе. На его лице играла самодовольная улыбка.
Малькольм, обойдя письменный стол, уселся на свое место.
– Я получил вашу записку, – сказал Дженнингс. – Вы, наверное, уже знаете, что произошло сегодня ночью с приютом? Я уверен, что теперь графиня согласится продать Квилли-Фарм. Ей понадобятся деньги для строительства нового приюта.
Малькольм почувствовал, как в нем закипает ярость. Однако Дженнингс не замечал, в каком состоянии находится его собеседник. Лицо хозяина дома скрывалось в полумраке.
Малькольм внимательно вгляделся в своего подручного, освещенного отблесками пламени. За последнее время Дженнингс сильно изменился. Когда Малькольм познакомился с ним и стал пользоваться его услугами. Дженнингсу было всего семнадцать лет. С тех пор он стал более грузным, а на его круглом невыразительном лице появились морщины. Малькольма в свое время привлекли в этом человеке ровный характер и прямота, к тому же он был не глуп. Эти качества и сейчас были присущи Дженнингсу.
Но Малькольм никогда прежде не задумывался о том, что у его подручного напрочь отсутствует совесть. Осторожность и инстинкт самосохранения не могли заменить ее.
– Ты поджег приют, – промолвил Малькольм, стараясь скрыть душившую его ярость. – А если бы кто- нибудь из детей погиб в огне? Ты подумал об этом?
Дженнингс пожал плечами.
– Да, я рисковал, но это был оправданный риск. У них было время, чтобы спастись от огня. Кроме того, в прошлом нас не пугала и не останавливала гибель людей.
Малькольм сжал кулаки, но его голос по-прежнему был ровным и спокойным.
– Верно. Я никогда прежде не спрашивал, сколько смертей на нашей совести.
Дженнингс поднял глаза к потолку, считая в уме.
– Я никогда не вел таких подсчетов, но мне кажется, по нашей вине погибло уже человек десять.
– Понятно. – Ярость Малькольма нарастала. Она была направлена не только на Дженнингса. Малькольм в первую очередь ненавидел самого себя. Он медленно встал из-за стола и снова заговорил, тщательно подбирая слова: – Дело в том, что я впервые воочию видел результаты твоей деятельности. Прежде я всегда являлся на место до начала трагических событий, осматривал интересующий меня участок земли, а потом, вернувшись в Лондон, поручал тебе во что бы то ни стало приобрести его. Но на этот раз, приехав сюда для того, чтобы осмотреть долину, я влюбился в эти края и поселился здесь. Я познакомился с местными жителями и узнал, как они живут, чем дышат. Впервые в жизни мне показалось, что я нашел то место, которое мог бы назвать своим домом, и решил осесть здесь. Я даже подумывал жениться и завести семью. – Обойдя угол стола, Малькольм встал перед Дженнингсом. Его голос звучал ровно и спокойно, хотя внутри у него клокотала ярость. – Как ты помнишь, в начале нашего сотрудничества я говорил, что тех, кто не желает расставаться со своей землей, надо принуждать к этому, используя в первую очередь такие
