Поднявшись, как была, в длинной белой ночной рубашке, она задула свечи на туалетном столике и оставила только одну, на тумбочке у кровати. Чарлз в рубашке и бриджах сел на край постели, чтобы снять сапоги. Пенни подплыла к открытому окну, прислонилась к раме и выглянула во двор, где чередовались лужицы лунного света и озера теней.
– Джек и Джарвис – члены вашего клуба, не так ли?
Не дождавшись ответа, она оглянулась и увидела, как он, уже босой, снимает рубашку.
– Не думай, что ты что-то выдаешь, – тихо засмеялась она. – Это вполне очевидно: вы очень похожи.
– Похожи? Но чем? – удивился он, направляясь к ней.
И с каждым его шагом возбуждение все более подстегивало нервы.
– Вас окружает атмосфера опасности. И под вашей светской внешностью таятся настоящие пираты.
– Но для тебя я не опасен?
Она промолчала. Только слегка улыбнулась.
– Это весьма… занимательно. Я ими заинтригована. Он подступил ближе, прижав ее к раме.
– Не уверен, что одобряю твой интерес к ним. Да он ревнует!
Пенни рассмеялась, обняла его, заглянула в глаза цвета полуночи.
– Вряд ли я собираюсь променять тебя на них!
Он продолжал молча смотреть на нее, и она вдруг поняла, что он уверен в ней, что ему больше не нужно спрашивать, что отныне он может быть собой, может требовать и не ошибется в ее реакции.
Чарлз обнял ее за талию, и она затрепетала. Исходившая от него опасность висела в воздухе, переливалась прозрачной дымкой вокруг них.
– Возможно, мне следует убедить тебя? – тихо пробормотал он.
Она облизала губы, чувствуя, как бьется сердце.
– Возможно… и следует.
Не дожидаясь дальнейших поощрений, он приник к ее губам, и опасность сомкнула свои клещи.
Она отдалась этой опасности и задохнулась, когда он завладел ее губами и прижал к стене у окна. Возбуждение уже горело в ее жилах. Твердая стена холодила спину через тонкую ткань рубашки. Но защиты не было. Ни от холода. Ни от его рук. Они грубо шарили по ней, будто открывая заново. Будто она никогда до этой минуты не лежала под ним обнаженная.
Его губы и язык приказывали, держа в плену чувства, мысли и желания, и сейчас она в самом деле была его добычей, а он – безжалостным хищником, чьи сила и мощь не знали границ.
Озноб предвкушения сотрясал Пенни. Она почти не помнила, как он расстегнул ее рубашку и спустил лиф с левого плеча, оголив грудь и наполнив ладонь упругой плотью. И улыбнулся, когда грудь затвердела. Крохотная изюминка соска просила ласки, и он стал безжалостно теребить ее двумя пальцами.
Откинув голову к стене, она втянула в себя воздух. Голова кружилась так, что комната плыла перед глазами.
– А ты… ты когда-нибудь фантазировал… сочинял истории? – едва слышно выдавила она, но он услышал.
– Только о пиратах и сиренах, попадавших к ним в плен. Которые потом брали в плен своих похитителей.
Его взгляд упал на ноющую, набухшую грудь. Чарлз спустил лиф с другого плеча и впился губами в сосок. Лицо в лунном свете выглядело непереносимо мужским… непереносимо прекрасным. Пенни снова задохнулась.
– Эти сирены… какие они?
Он поймал ее запястье, взял безвольную ладонь и сомкнул ее пальцы вокруг своей напряженной плоти.
Она ощутила пронизавшую его дрожь, когда стала смело ласкать его.
– Странно, конечно, – прошептал он, обжигая ее взглядом, – но эти сирены были похожи на тебя.
И, нагнув голову, нашел ее губы, одновременно сминая томившиеся в ожидании груди.
Его плоть в ее руке стала тверже железа: тяжелая, твердая и жесткая.
– Они были похожи на тебя, – повторил он, сжимая ладонями ее лицо и обжигая губы опасным поцелуем. В темный крутящийся водоворот, обещающий немыслимые наслаждения. В царство, где фантазия и реальность сплетены в одно целое.
Теперь он стискивал ее бедра. Вжимал в стену своим массивным телом. Раздвинув ее ноги мускулистым бедром, он поднял ее. Пенни самозабвенно откинула голову, отдаваясь его воле.
– Ты такая же буйная, как и они, – пробормотал он, почти не отнимая губ от ее рта.
И снова унес ее в поцелуе, властном и требовательном, жадном и бесстыдном, но она не уступала ему в пылкости, отказываясь сдаваться. И бросала ему дерзкий вызов, вздрагивая под его ласками, сгорая в неприкрытой, безграничной, примитивной страсти, вырвавшейся наружу по его воле.
Все мысли, все опасения утонули в алчном жаре, изливавшемся из него, в бешеной схватке желания и потребности.
