– Да, – ответил он, протягивая пищу. – Думаю, непокорные соколы говорят об этом больше всего.
Принимая пищу из его рук, Мэг смотрела Доминику в глаза. В этом была какая-то загадочная близость. Связь, тонкая, как шелковая нить, возникала между ними с каждым кусочком пищи, которую она ела. Но когда блестящие нити свиваются в жгут, разорвать его уже невозможно.
И тогда в тишине, пронизанной мелодичным звоном ее пут, Мэг поняла, почему лучшие охотничьи собаки берут пищу только из рук хозяина и почему младенцы с молоком матери впитывают любовь к ней.
И почему соколы – самые свободолюбивые из Божьих созданий – едят только из рук хозяев, садятся только на их запястья, откликаются только на их особый зов.
– Пища тебе не по вкусу? – спросил Доминик.
– Она очень хороша.
– Тогда почему же ты перестала есть?
– Я думаю, о соколах и их хозяевах.
– У соколов нет хозяев.
– Они охотятся, только чтобы доставить радость хозяину.
– Соколы охотятся только ради собственного удовольствия, – возразил Доминик, просовывая еще кусочек между губами Мэг. – А их хозяева просто используют возможность заполучить добычу.
– Разве все люди так думают?
Доминик хмыкнул:
– Мне все равно, как понимают другие связь между соколами и людьми. Если дурак считает, что птица летает ради него, к чему мне переубеждать его?
Неторопливо жуя, Мэг обдумывала слова Доминика. Как только она проглотила последний кусок, перед ней появились хлеб и сыр. Она открыла рот – и почувствовала нежное прикосновение его пальцев к своим губам, когда он отнимал руку.
– Ты когда-нибудь отпускала сокола на свободу?
– Однажды.
– Почему?
– Птица не могла привыкнуть к путам.
– Да. Но все другие соколы привыкают.
Мэг кивнула.
– И, поступая так, – продолжал Доминик, – твои бедные братья познают иную свободу.
В зеленых глазах Мэг светился немой вопрос.
– Они узнают, что о них могут заботиться, когда землю сковывает лед, – сказал Доминик, – что их кормят, когда ни в поле, ни в лесу нечем поживиться, и живут в неволе в два, а то и в три раза дольше, чем их дикие сородичи. Кто знает, какая свобода лучше?
Мэг попыталась что-то сказать, но Доминик положил ей в рот сушеный инжир.
– Все зависит о того, как сокол воспринимает свою новую жизнь, – продолжал он.
Мэг быстро проглотила сладость, вновь желая что-то сказать, но только получила новую порцию пищи. Взглянув исподлобья на Доминика, она заметила, что тот улыбается.
– Эль? – с невинным видом осведомился он.
Она проглотила то, что было во рту, и резко кивнула, не пытаясь уже ничего возразить.
Когда Доминик взял в руки кубок с элем и пригубил, Мэг решила, что он поднесет его к ее губам, как в детстве, когда ее учили пить из чаши.
Однако вместо холодного края кубка она встретила горячие губы Доминика. Поток крепкого эля полился в ее горло. Она инстинктивно начала глотать. Подняв голову, Доминик осторожно прикусил ее губу, потом снова хлебнул из кубка. И снова нагнулся и стал поить Мэг из своих губ.
Их невольная близость заставила ее трепетать. Колокольчики подрагивали почти бесшумно, их звон скорее ощущался, чем слышался. Он прихлебывал из кубка, а она пила из его губ, пока не почувствовала головокружение.
– Довольно, – прошептала Мэг.
Ее губы почти касались его губ. Она ощущала тяжелый запах эля, которым было пропитано его дыхание, чувствовала острый край его зубов, когда он осторожно покусывал ее нижнюю губу.
– Ты уверена? – спросил он, вновь предаваясь этой изысканной ласке.
– Боюсь, я опьянею от эля. У меня уже кружится голова.
Смех Доминика был подобен его голосу: низкий, бархатный, мужской.
– Это не от эля – ты выпила всего несколько глотков, – пробормотал он сквозь ее губы. – Это оттого, как ты его выпила, у тебя кружится голова.
Мэг не стала спорить.
– Может, это просто от голода? – лукаво спросила она.
Беззвучно засмеявшись, Доминик продолжал кормить Мэг из рук. Сердце ее стало биться спокойнее, словно она привыкла есть так. Мясо и смоквы, сыр и хлеб и свежая зелень исчезали с удивительной быстротой.
– Ты ничего не берешь, – протестующе сказала она, когда Доминик протянул ей еще кусочек смоквы.
– Но я же не птенец, соколенок.
– Даже орлы иногда едят, – ответила она сухо.
Но при этом улыбалась ему, и ее глаза блестели, глядя из-под длинных золотистых ресниц.
Доминик рассмеялся и слизнул крошки хлеба с уголков ее улыбки. Потом продолжал кормить ее, пока она уже больше не могла есть.
Но Мэг совсем не хотелось прекратить все это. Человек, так бережно державший ее на коленях, так изящно поддразнивающий ее, так нежно кормящий, был ей в диковинку. Ее сердце шептало ей, что он больше, чем просто норманнский рыцарь, искусно владеющий мечом и копьем.
Упрямая надежда, которую женщины рода Глен-друидов передавали из поколения в поколение, нашептывала Мэг, что человек, который так смеется и может быть таким нежным, вероятно, способен полюбить. Она не могла бы любить человека, слишком холодного и расчетливого, чтобы полюбить ее в ответ, но если бы он мог полюбить ее… если бы это было возможно…
Тогда станет возможным все.
Даже сын Глендруидов.
Доминик предложил ей еще кусочек хлеба, она покачала головой, отказываясь; но в то же самое время она коснулась губами его пальцев в мимолетном поцелуе. От ласки, которую она сама, безо всякого принуждения подарила ему, глаза Доминика сузились и дыхание участилось.
– Что-нибудь сладкое? – хрипло произнес Доминик.
Мэг посмотрела на поднос и увидела турецкие сладости, лежавшие под хлебом. В неверном свете очага она не могла рассмотреть, какая конфета издает аромат, так понравившийся ей.
– Которая из них с лимоном? – тихо спросила она.
– Сейчас поищем.
С ленивой грацией Доминик взял что-то с подноса. Он положил это в рот, попробовал, а потом протянул Мэг.
– Теперь попробуй меня, соколенок.
Нежная паутина огня накрыла Мэг, когда она взглянула на четко очерченные губы Доминика. Они казались твердыми, словно высеченными из камня, но она знала, что они могут быть упоительно мягкими и податливыми.
Доминик разглядывал свою жену, и ему казалось, что он видит ее насквозь, как и других людей, города, которые предстоит взять, и обороняющиеся крепости. У них у всех была, вероятно, своя сила, но его интересовали их слабые места. Через их слабости лежал путь к победе.
Слабостью Мэг была ее потребность верить в любовь.
"Иди ко мне, колдунья Глендруидов. Найди во мне то, что ты хочешь видеть. Сдай мне свою крепость. Откройся моим прикосновениям, не противься мне.
Дай мне сына, который мне так необходим".
