Медленно покачав головой и не замечая катящихся по щекам слез, Эмбер заставила себя отдать Дункану то, в чем больше нельзя было ему отказывать.
— Отпусти меня, темный воин. Твое прошлое — вот оно, вокруг тебя.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Отпусти же меня, — прошептала она. Озадаченный Дункан разнял руки, выпуская Эмбер из объятий. Она села и хотела было встать, но поняла, что ноги откажутся ее держать.
Как и Дункан, она тоже боролась с собой, зная, как должна поступить, и отвергая неизбежное в одно и то же время.
— Теперь, когда мы не касаемся друг друга, ты видишь? — спросила Эмбер.
— Я вижу лишь твои слезы.
— Тогда слушай, что я скажу. Эта глендруидская колдунья — подруга твоих детских лет.
— Я знаю. Мегги.
— Вот этот белокурый и черноглазый рыцарь, который так меня ненавидит, — ты его знаешь?
Дункан взглянул на Саймона.
— Ну да. Это Саймон, прозванный… Верным! — закончил Дункан, и в его голосе явственно звучало торжество. — Конечно же, я его знаю!
— А кому он верен? — тихо спросила Эмбер.
— Своему брату.
— Как зовут брата Саймона Верного?
Дункан неожиданно вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с высоким, могучего телосложения рыцарем, который наблюдал за ним глазами цвета зимнего дождя, а рука его сжимала рукоять наполовину вынутого из ножен меча.
— Доминик ле Сабр, — ответил Дункан. Рыцарь кивнул.
— А как зовут тебя, темный воин? — прерывающимся шепотом спросила Эмбер. — Как твое настоящее имя!
Дункан закрыл глаза и попытался заговорить, ответить. Извивались темные тени, стараясь помешать светлым осколкам памяти, которые плыли навстречу друг другу и сплетались фрагмент за фрагментом в мерцающую ткань знания, так что теперь даже и тысяче оттенков темноты стало не под силу заслонять от глаз огненный узор истины.
Когда Дункан снова открыл глаза, Эмбер была рада, что уже не прикасается к нему.
— Я — Дункан Максуэллский, Шотландский Молот, — с силой сказал он.
Доминик снова кивнул.
— Я — Дункан Максуэллский, управляющий Эрика Колдуна в том самом замке, которым ты, мой законный лорд и господин, поручил мне управлять от твоего имени.
Доминик хотел было заговорить, но не смог, потому что слова Дункана все падали и падали подобно горькому дождю. Звучавшие в них гордость, унижение и гнев были так сильны, что становились почти осязаемы.
— Я — Дункан Максуэллский, человек, погубленный ведьмой с золотыми глазами и лживым языком.
Я — Дункан Максуэллский. Клятвопреступник.
Глава 18
Отстранение и молча Эмбер смотрела, как навьючивают на лошадей остатки временного лагеря.
— Ты сможешь сама сесть в седло? — спросила Мег.
— Да.
— Вот и хорошо. Нам не хотелось бы снова причинить тебе боль.
— А Дункан больше не желает ко мне прикасаться, — сказала Эмбер с внешним спокойствием.
Мег неохотно кивнула. От ее острого взгляда не ускользнули ни мертвенная бледность лица Эмбер, ни темные линии страдания, залегшие по обеим сторонам ее рта.
— Я ведь жила без прикосновений раньше, — продолжала Эмбер. — Проживу и теперь.
— Раньше ты не знала… — Мег умолкла, не закончив того, что собиралась сказать.
— Да. Знание — это мне кара.
В голосе Эмбер слышалась такая печаль, что Мег пронзило острое чувство сострадания.
— Мне очень жаль, — прошептала Мег.
— Не надо сожалеть. Лучше мне жить неприкасаемой, чем испытать сейчас прикосновение Дункана.
— Он никогда не поднимет на тебя руку, — быстро сказала Мег.
— А ему и не придется этого делать: Я чувствую его ярость — будто черные крылья бьются о мою душу.
Мег инстинктивно протянула руку жестом утешения, но тут же вспомнила, что ее прикосновение принесет вместо успокоения боль. Рука ее бессильно опустилась.
— Дункан смягчится, — сказала Мег. — Я никогда еще не видела, чтобы он был с кем-нибудь так нежен, как с тобой, — до того, как узнал, что…
— Что я меньше того, чем казалась, а сам он — гораздо больше? — Уголки рта Эмбер горестно опустились.
— Его гнев подобен летней грозе, — улыбнулась Мег, пугает раскатами грома и мечет молнии, но быстро проходит.
— Скорее вон те скалистые, вершины растают и потекут, подобно меду, чем Шотландский Молот простит меня за то, что я запятнала его честь, — возразила Эмбер. — Чтобы простить такое, нужно очень сильно любить. Дункан не любит меня.
Сочетание отчаяния и покорности судьбе в голосе Эмбер сказало Мег больше, чем могли бы выразить слова.
— Ты знала, что это случится, верно? — прошептала Мег.
— Я знала, что это может случиться. И надеялась, что не случится. — Эмбер закрыла глаза. — Я поставила на карту… все. И проиграла.
— Зачем ты это сделала?
— Дункан явился мне из теней тьмы… и когда я коснулась его, то узнала, что эта тьма принадлежит мне, а не ему.
— Я не понимаю.
Эмбер усмехнулась странной усмешкой.
— Боюсь, что этого не сможет понять никто, на ком не лежит проклятие моего «дара».
Мег слушала, затаив дыхание. Ее глендруидские глаза видели правду Эмбер. и ее горе.
— Я всю жизнь жила, будто в ночи, — просто сказала Эмбер. — Дункан стал моим рассветом. Разве я могла допустить, чтобы Эрик его повесил?
— Он хотел повесить Дункана? — в ужасе спросила Мег.
— Да.
Словно ей стало холодно, Эмбер обхватила себя руками и прошептала: «Смерть непременно потоком прольется».
По спине Мег поползли холодные мурашки.
— Что это такое?
— Пророчество Кассандры, то самое, от которого я надеялась уйти.
— Какое пророчество?
Смех Эмбер был похож на крик превозмогаемой боли.
— Поделом мне, — с горечью проговорила Эмбер. — Жизнь с ее богатыми всходами была лишь приманкой, а истина — это смерть. Лучше бы мне совсем не родиться.
— Что это за пророчество? — настойчиво повторила свой вопрос Мег.
Услышав изменившийся тон ее голоса, к ней тут же подошел Доминик и встал рядом.
— Что-нибудь не так, соколушка?
— Я не знаю. Только что-то неладно, черные крылья бьются…
Эхо ее собственных слов заставило Эмбер снова обратить внимание на Мег. Сострадание, которое она
