– Черт побери! Ты! Отпусти меня!
– Только после того, как скажешь мне, что происходит.
– Мне надо выпить. Вот что происходит!
– Не получишь ни капли до тех пор, пока не расскажешь.
Дэвис недоверчиво смотрел на сына. Джефф всегда был послушным, покорным сыном, но мало в чем осведомленным.
– Что на тебя нашло, мальчик?
– Мне почти сорок лет. – Хотя гнев горел на всегда бледных щеках Джеффа, его руки, прижавшие отца к полу, были осторожными, насколько это возможно. – У меня есть жена. Через несколько месяцев у меня родится ребенок. С тех пор как мать умерла, все, что ты делал, – пил и придумывал одну за другой схемы по купле-продаже недвижимости. Ты терял деньги, а я держал на плаву ювелирный бизнес.
– Кто раздобыл все эти драгоценности, мальчик? Скажи мне! Кто покупал безделушки и приносил их тебе, чтобы огранить и продать?
– Ты. Но потом ты же и забирал деньги, которые я получал, чтобы ублажить старых леди и модных дам. Ты спускал все это на сделки с землей. Больше ничего подобного не будет, папа. Все кончено. У меня есть жена и есть семья, о которых я должен думать. Адвокат составил бумаги, я хочу получить от тебя доверенность. Ты все подпишешь. Теперь я буду распоряжаться всеми деньгами, папа.
Дэвис посмотрел на сына. Правильные черты его лица, густые светлые волосы, ясные, как капли дождя, были совершенны. Он увидел себя в прошлом. От этого ему хотелось смеяться и плакать и, конечно, выпить, пока он не ослеп.
«Лори, Лори, почему, ты умерла? Черт побери, я устал от старости и одиночества?»
– Ты сумасшедший, – наконец заявил Дэвис. – С какой стати я буду подписывать бумаги?
– Пока ты не подпишешь, не получишь ни капли выпивки.
– Как же ты собираешься меня остановить?
– Я уже это сделал. – Боль и решимость боролись в душе Джеффа, когда он собирался открыть жестокую правду. –Послушай меня, папа. Я буду делать то, что я должен делать ради жены и будущего ребенка. Все эти годы я пытался следовать твоим дурацким схемам, которые ты выдумывал.
Дэвис пошевелился, но он не мог состязаться с сыном, который был явно сильнее его.
– Я считал, что ты сам все поймешь наконец, – продолжал Джефф. – Даже пьяный дурак мог заметить: все, к чему ты прикасаешься, рушится. Не важно, сколько ты потерял, – у тебя всегда был новый план обогащения. Поэтому ты сократил и ювелирный бизнес, и креветочный, а все деньги спускал на бесполезные операции с недвижимостью. Время, папа. У тебя его больше нет. Надо меняться ролями. Приехали.
Дэвис хотел пуститься в спор, но вдруг увидел слезы, которые текли по щекам сына. Выпивка помогала забыться и отвлечь себя от страшных опасений. Теперь старик увидел все. Дэвис Монтегю с потрясающей ясностью понял, что он натворил.
– Мне надо выпить.
Никто сейчас не узнал бы его хриплый, дрожащий голос. Оба поняли, что это голос побежденного мужчины. Джефф залез в карман пиджака и вынул пачку аккуратно свернутых бумаг.
– Подпиши их.
Дэвис, цепенея, кивнул. Словно со стороны он наблюдал, как сам подписывается на каждой строчке, где указывал Джефф. Когда все было закончено, он взял бокал крепкого напитка у сына и выпил его в один прием, испытывая дрожь во всем теле.
Теперь у него хватит храбрости, чтобы сказать Джеффу, насколько все ужасно на самом деле.
Несмотря на суровое описание, которое дал Уокер Руби-Байю и легендам о семействе Монтегю, Фейт с интересом рассматривала окрестные пейзажи. Даже сорняки и неухоженные сады отражали былую славу семейства. Фейт могла с легкостью вообразить, как местное дворянство потя. гивало домашний лимонад и выдержанный веками в дубовых бочках бурбон, как скрипели стулья, а голова шла кругом от чувственного аромата гардений и магнолий, которым дышал теплый летний вечер.
– Это, должно быть, было захватывающе, – проговорила Фейт, оглядевшись.
– Да, было.
Но не так захватывающе, как сама Фейт, стоявшая в потоке лунного света, словно принцесса, сотканная из серебра и прекрасных снов.
Уокер был достаточно осторожным и не говорил ничего такого, о чем на самом деле думал. Хватит того, что он об этом думал, это само по себе плохо. А хуже то, что он все это чувствовал.
Несрезанная роза склонилась на спину Фейт, прямо на ее мягкую куртку.
– Осторожно, не то порвешь куртку. – Уокер надеялся, что она не заметила, каким низким стал его голос от сильного желания. – Он взял куртку за полу и принялся вынимать вцепившийся в нее шип. – Я часто подплывал к этому болоту на ялике и наблюдал, как здешний люд выпивал и танцевал. Лори Монтегю знала, как устраивать вечеринки.
Фейт не могла ничего сказать. Хотя близость Уокера не была намеренной, у нее перехватило горло от того, что она чувствовала его пальцы на своем бедре. Жар в теле становился нестерпимым.
– Женщины походили на кружащих в саду бабочек, – хриплым голосом продолжал он.
И ни одна из них не была так хороша, как Фейт Донован, облитая лунным светом в этом запущенном саду, думал Уокер.
– Должно быть… – она вздохнула, – должно быть, тебе было тяжело сидеть голодным и смотреть на все это.
– Нет, сказал Уокер, слегка поглаживая ее бедро, затем нехотя убрал руку и медленно повернул Фейт к себе. – Ты позволишь мне поцеловать тебя?
– Я поклялась держаться подальше от мужчин. – Но когда Фейт произносила эти слова, ее руки вдруг скользнули по его телу, и она подставила лицо для поцелуя.
– Как говорила моя учительница в четвертом классе, все мужчины разные, – сказал Уокер. – Я только один из них.
Последние слова он выдохнул ей в губы. Она задрожала и прильнула к нему.
– Да.
– Да что? – Его губы прошлись по ее лицу, словно лунный свет.
– Просто «да». – Она повернула голову и потянулась к его мучительно теплому рту.
Когда он наклонился, она была готова к быстрому, резкому поцелую и объятиям. Но то, что последовало, превзошло всё ее ожидания. Поцелуй был медленный, нежный, Уокер словно растягивал наслаждение.
Фейт потерялась в его бороде и жарком дыхании, она чувствовала прикосновение его зубов, которые нежно покусывали ее губы. Когда он наконец разрешил ей попробовать на вкус его губы, Фейт тихо застонала и выгнулась всем телом. Уокеру казалось, что он вкушал что-то вроде теплой южной ночи, полной тайн.
Уокер чувствовал, что должен остановиться.
Она горела у него в руках, она горела у него во рту, она прижималась к его пылавшему от страсти телу. Ее стоны действовали на него как удары тока. Не было ничего слаще, чем ее рот. Не было ничего горячее, чем ее бедра, вжимавшиеся в его тело.
Он заставил себя поднять голову и глотнуть воздуха.
– Мы не должны этого делать.
Она едва не задохнулась.
– Почему?
Голос, который вырвался из пересохшего горла, поразил его.
– Я не готов к этому.
– Ты совершенно готов, сказала Фейт не думая, потом она с гневом вспомнила Тони, когда она однажды намекнула, что он нерешительный, и получила сполна. – Извини.
– За что? – Его голос дрогнул. Физически он, несомненно, был готов. Он очень хотел ее.
– Нет, я не имела в виду ничего такого, – быстро сказала она. – Только то, что ты производишь впечатление решительного человека. А я не очень смелая…
Уокер так удивился, что не мог говорить. Она разожгла его одним поцелуем до самых пяток – и она же называет себя…
