надоел.
– Пойдем со мной к Шереметьевым. Ты Настьку отвлечешь, а я серьги обратно в сейф запихну.
– А если там родители?
– Нет там никаких родителей! Их папаша-бизнесмен вообще только ночевать домой приходит, а у мамаши по четвергам – фитнес или что-то в этом роде...
Яна поглядела на часы и показала на них Кольке:
– Ты глянь, сколько времени! Мы же со второго урока ушли. Настя, наверно, еще в школе.
– Болеет она. Гриппом. Но ты не бойся, не заразишься. Она уже поправляется. Кстати, чего это ты из школы слиняла?
– А ты?
– Так я ж – за тобой, ясен перец!
– А у меня настроение плохое, понял!
– Настроение – это ничего... Его поправить можно.
– Мое – нельзя, – отрезала Яна.
– Брось, любое можно. Уж на что я вчера на тебя обиделся, и то ничего. Говорю вот тут с тобой, а вчера думал, что больше ни за что даже близко не подойду.
– Слушай, Колька, а почему я тебе нравлюсь?
– Так... ни почему... – замямлил Брыкун. – Просто... нравишься – и все.
– Как тебе кажется, я красивая?
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Как это не знаешь! – возмутилась Яна. – У тебя что, глаз нет?
– Почему нет? Есть, но мне все равно, какая ты. Мне иногда даже хочется, чтобы ты как-нибудь подурнела...
– Это еще зачем?
– Ну... чтобы на тебя другие не пялились... Шереметьев, например...
– Успокойся, – всхлипнула Яна. – Он на меня уже не пялится. Он на Юльку Широкову пялится.
– Вы с ним поссорились? – обрадовался Колька.
– Нет, – Яна закрыла рукой глаза, чтобы Брыкун не видел слез, которые готовы были уже пролиться.
– А что же тогда?
– Не знаю. Наверно, ему Юлька понравилась больше.
– Я тебе всегда говорил, что нечего с этими графьями связываться!
– Что ты заладил – граф да граф?
– Здрасте... с чего! Скажешь, твой Витенька перед тобой своим графством не хвалился?
– Нет, – Яна не без труда загнала слезы подальше в глубь организма.
– Ладно врать-то! Уж передо мной могла бы не притворяться.
– Я не притворяюсь. Он ничего такого не говорил...
– Хорошо, допустим, он не говорил. Но фамилия-то его все сама за себя говорит!
– Ну и что? – спросила Яна.
– Как что? Ну, ты даешь... – Колька только теперь понял, что от образования все-таки иногда есть некоторая польза. – Историю Отечества надо знать! Графы Шереметевы – фигуры исторические, а Витька с Настькой – их потомки.
– Да ну, это все шутки! Просто сходство фамилий. Никто же не считает, что Дашка Романова – императорских кровей, – продолжала втолковывать Брыкуну Яна. – Витя мне никогда ничего такого не говорил.
– Зато мне Настька все рассказала. Они действительно графские потомки, а сами графы у них в гостиной висят в виде портретов. Разве ты не видела?
– Видела, но это ведь не значит, что...
– Именно, что значит! И я тебе, Янка, этого графа Витьку очень не советую!
Яна только слабо махнула рукой на Колькино замечание, а он горячо продолжил:
– Зря машешь, между прочим. Я про графа Шереметева специально в энциклопедии прочитал. Он же такой крепостник был! Ужас! Некоторых своих несчастных крепостных согнал в театр, и они его услаждали. Одни крепостные, слышь, батрачили на него, как негры на плантациях, а другие – спектакли разыгрывали. Оперы там всякие... – Колька до того распалился, что граф Шереметев вдруг представился ему очень зримо в виде длиннобородого Карабаса-Барабаса, который дергал за ниточки одновременно с десяток Буратин в пудреных париках и Мальвин с лицами молодой женщины с портрета Шереметьевых. – А еще фамилии ему крестьянские не нравились, и он придумывал другие, дурацкие, по названиям драгоценных камней, типа... – Колька наморщил нос, но, как на грех, так и не смог вспомнить ни одного драгоценного камня.
Зато Яна вдруг вспомнила:
– А-а-а-а, так ты имеешь в виду того Шереметева! Который еще на крепостной актрисе женился! Сейчас скажу, какая у нее была фамилия... Да, вспомнила – Жемчугова. Это ее сценическая фамилия, а на самом деле была, конечно, какая-то другая... Врешь ты все, Колька! Не был Шереметев ужасным. Он этой актрисе вообще вольную дал. И любил ее очень. Она вроде бы рано умерла... – добавила Яна и испуганно посмотрела на Брыкуна.
– Вот я и говорю! – мгновенно подхватил Колька. – С этими Шереметьевыми только свяжись! Сначала – вольная, а потом бац – и умерла! Поэтому я тебе и предлагаю: давай все вернем нашим «графьям» и рассчитаемся с ними подчистую!
– Колька, а что бы ты сделал, если бы я вдруг умерла? – тихим голосом спросила Яна.
– Чего-чего? – удивленно вскинул брови Брыкун.
– Яду, говорю, у тебя нет? Какого-нибудь быстродействующего, чтобы не мучиться?
– Ну вот, что я говорил! Ты из-за Витьки собралась ядом травиться? Да я ему вторую ногу сломаю или еще чего-нибудь! Я и с Вандышевым практически договорился. Он сказал: только свистни...
– Я тебе свистну!
– Имей в виду, Янка, если ты чего-нибудь такого... быстродействующего примешь, то Витьке твоему точно не жить. Изувечу и без Вандышева.
– Не вздумай!
– А тебе уже все равно будет, поскольку ты к тому времени отравишься!
Яна представила Шереметьева со страшными кровавыми ранами на груди и решила, что умирать ей, наверное, пока еще не стоит. Разве можно оставить Витьку на Брыкуна?! У Кольки все местное хулиганье их района в приятелях ходит. Один громила Вадька Вандышев из вечерней школы чего стоит!
– Ну, говори, Янка, честно, будешь травиться или подождешь? – Колька наступал на Кузнецову с такой решительной физиономией, что она вскочила со стула, на котором сидела в предсмертной печали, и не менее решительно крикнула:
– Ладно! Не буду пока!
– То-то! – обрадовался Брыкун.
– Ну ладно, Колька, так и быть, идем к Насте. Надо же тебя выручать!
– Тут еще вот какое дело... – замялся он. – Тебе альбом-то, наверное, понравился?
– Какой еще альбом?
– Ну... тот, с мужиками в усах и тетками в шляпах. Я знаю, девчонкам такие шляпы нравятся.
– Колька, у тебя все в порядке с головой? – испугалась Яна. – Какие еще усы? Какие шляпы?
– Я ж тебе альбом оставил! – пробормотал обескураженный Колька, на которого стало смешно смотреть.
И несмотря на то что Кузнецова только что собиралась умереть, она звонко рассмеялась. А потом вспомнила про сверток.
– Этот, что ли? – спросила она, доставая его с полки, куда в расстроенных чувствах накануне запихала.
Колька, мигом успокоившись, радостно кивнул.
– Ну, где тут шляпы с усами? – продолжала улыбаться Яна, разматывая оберточную бумагу. Улыбка застыла на ее лице жалкой гримасой, когда она увидела знакомую инкрустацию янтарными пластинками и
