– Я верну тебя в театр, откуда и взял, – объявил Дебрен.
– Пойдемте со мной. Я думаю, нас там ждут широкое застолье и люди с не менее широкой душой, – предположила и предложила Аграфена.
– Вот как? Но ведь спектакль через пару дней только, мне Вилли сказал.
– Открытие сезона – раз, назначение нового директора – два, – загнула два пальца Аграфена и похолодела. – Ой…
– Что?
– Вы даже представить не можете, что вас там может ожидать! Двойной праздник! Да еще и репетиция тоже была первая… И у нас первая гастроль, и место такое красивое… И Вилли очень мягкотелый, ни в чем нам не отказывает, в смысле в еде и в напитках…
За много лет работы в театре Груня уже научилась понимать, когда актеры играют хорошо, а когда нет, хоть сама не была актрисой и режиссером. Сегодня, ей показалось, они играли средне. Не блестяще, но и не плохо. Также это всегда можно было понять и по поведению Эдуарда Эриковича. Сегодня он ругался по- доброму, если так можно сказать. После переезда, сопровождавшегося обильным возлиянием, после перенесенного стресса от пребывания в полицейском участке и от известия о смерти Марка для первой репетиции в незнакомом месте все прошло «более-менее».
– Ты меня заинтриговала, – усмехнулся полицейский.
Уже при подходе к театру они услышали совсем не театральную музыку, а этакий «дискотняк» восьмидесятых…
– Ого! Началось! – Груня ускорила шаг, оборачиваясь к испуганному полицейскому. – Я же говорила!
Развернувшееся перед их глазами действо поразило бы даже бывалого зрителя. Членам труппы как-то удалось сдвинуть бархатные кресла вокруг импровизированного стола, представлявшего собой настил из досок, который ломился от закусок и бутылок со спиртным. Приличная гора пустой тары уже валялась в углу. Пьяные были все, причем совсем все и совсем пьяные. Слышались громогласные тосты, непристойные шутки и совершенно ненормальный смех. На сцене под орущую музыку народ тряс телесами. Танцем эти телодвижения можно было назвать с большой натяжкой, потому что у многих фигуры были уже не те, а координации в данный момент вообще не наблюдалось ни у кого.
– Господи… – выдохнула Груня, которая увидеть
– Дева Мария… – вторил ей Дебрен.
Каждый из них выразился, придерживаясь своей ветви христианства, но мысль у обоих была одна.
– Откуда они все это взяли – столько еды и выпивки? С ума сошли! Ведут себя так, словно приехали не работать, а отдыхать, причем сэкономив на аниматорах! – удивилась Аграфена.
– Мы слишком долго отсутствовали, – высказал свое мнение комиссар. – К тому же я видел, как подъехали осветитель и звукооператор…
– Они и привезли эту разудалую музыку, – поняла Груша, снова вздыхая.
В этот момент заиграла мелодия так называемого хита «секс-бомб». Люди, в коих била ключом (или дремала и вдруг очнулась) сексуальная энергия, мгновенно отреагировали на песню – их начало буквально «колбасить». Особенно отличилась Настенька, упавшая на сцену просто плашмя и принявшаяся творить такое, что не только детям до шестнадцати, но и «глубоко за тридцать» смотреть не стоило бы. Один шпагат сменялся другим, одно непристойное движение следовало за другим. А затем она встала под самый яркий софит и, сорвав с себя блузку и лифчик, продолжила кульбиты. Народ ахнул. Хорошо еще, что у мужской части пирующих инфаркта не случилось. Но потом все пришли в себя, сконцентрировали зрение, заулюлюкали, кинулись к сцене и стали ее поддерживать. А Настю и просить не надо было, и подбадривать тоже, она и сама была готова на все. Да и, что уж там говорить, показать ей было чего.
И тут взгляд остолбеневшей Груни наткнулся на красивое лицо Вилли, на его горящие глаза, устремленные на прелести Насти, которыми та трясла просто в непосредственной близости от него. Что называется, и без очков увидишь все.
Кровь, а может, и еще что, ударила в голову Груни. А он все смотрел и смотрел, и зрелище ему явно нравилось. Сердце Аграфены готово было разорваться от, оказывается, доселе дремавшего в ней чувства ревности. Ее просто обуяла ярость и злость. «Проститутка! Что она себе позволяет? Как она смеет? Почему он смотрит? Тварь! Гадина!» – мысленно ругалась Груша. Ей захотелось обратиться к полицейскому с просьбой арестовать разошедшуюся девицу к чертовой матери за аморальное поведение, но, повернувшись к нему, Аграфена увидела и его такое же, как у Вилли, заинтересованное лицо.
– Жуткое безобразие! – выдавила она из себя дрогнувшим голосом.
– Да уж, – кивнул комиссар, не отрывая взгляда от сцены.
– Так сделайте что-нибудь! – выкрикнула Груня.
– Что я должен сделать?
– Арестуйте ее!
– За что? Ты еще скажи – надо дать ей три года за третий размер… – хохотнул комиссар.
– Да как вы смеете?! – взвизгнула художница противным голосом склочной женщины.
– А что, хороший третий размер, – задумчиво повторил полицейский. – Ты чего такая заведенная? Что тут такого? Люди выпили, красивая девушка танцует стриптиз, всем нравится.
– А мне нет! – заявила весьма истерично Аграфена.
– Ну, это твоя проблема, – повел плечом Дебрен.
Груша растерянно посмотрела на представителя власти. И с этим человеком она провела полдня! Оба улыбались, веселились, даже шутили и при этом были заняты важным делом. И вот тот же человек в данный момент даже не смотрел в ее сторону, раздражаясь на каждую ее фразу. И всему виной красивая голая баба…
Больше видеть все это Груня не могла. И, развернувшись на каблуках, вышла из театра. На улице свернула за угол и присела в беседке у воды. Ей хотелось плакать и тоскливо выть на луну. А еще она ненавидела себя – за то, что никогда не могла так вот, как Настя, раскрепоститься.
– Чего грустим, красавица? – Голос Татьяны Ветровой нельзя было спутать ни с чьим. Он у нее был задорно-профессиональный и почти громовой.
– Себя, дуру, жалею, – не поворачиваясь, ответила Груня.
– Не вынесла смертельно опасного зрелища – танцующей голой Насти? – усмехнулась Татьяна. – Я видела, какой фурор она произвела. А ей только того и надо.
Груша опустила голову.
– Ты не видела самого опасного зрелища – танцующую голую меня! – заявила ведущая актриса. – Я как раз переводила дух, когда вы зашли, и уступила эстафетную палочку молодежи. Да шучу я! Не смотри на меня так, а то еще тебя сейчас удар хватит.
– Если бы это была ты, мне было бы все равно, – буркнула художница.
Татьяна протиснулась в беседку и стукнула о столик бутылкой мартини и двумя стаканами.
– Выпьем чистого. Мы, русские люди, к коктейлям не приученные.
Груня даже сопротивляться не стала и сразу выпила приличную порцию.
– А меня зачем обижаешь? – продолжила тему Ветрова. – Думаешь, на меня он бы не пялился?
– Кто? – покраснела Груня.
– Известно кто. Дед Пихто! Чего убежала? Нет бы тебе самой вылететь на сцену и забить Настьку, перетрясти. Хотя тебе особо трясти нечем. Ой, извини! – Ведущая актриса залилась раскатистым смехом.
– Спасибо на добром слове! – Груня снова налила себе мартини.
– Да я просто развеселить тебя хочу. Что ты так серьезно все воспринимаешь? Ну, гуляют люди, как обычно, сама поводы знаешь. А мужики есть мужики.
– Животные, что ли? Чего ж он раньше-то на нее не смотрел? А стоило девахе одежонку скинуть, и все изменилось.
– Нет, а что такого произошло-то? – недоумевала Татьяна. – Ну, посмотрели, и что? Мужики все такие. Они разве жениться на ней побежали? Слушай, а я и не знала, что ты такая ревнивая…
– Я и сама не знала, – честно призналась Груня. – Я бы хотела найти такого, чтобы не смотрел.
– Ого! – округлила пьяные глаза Ветрова. – Импотента, что ли? Зачем он тебе? Тебе мужик нужен
