– Только чтобы забыть Матвея, чтобы клин клином. Мне было так больно, я так спешила… вот и наломала дров, хорошему человеку мозги запудрила. Себя обмануть пыталась. Невозможно саму себя обмануть!
К ним в реанимацию заглянул молодой парень.
– Вам шампанское?
– Нам. Или ты еще кого-то видишь? Тащи сюда! – кивнула и икнула Настя одновременно.
Парень увидел, что они наливают его в капельницу, хихикнул:
– А через клизму не пробовали? – И ушел, увернувшись от запущенной в него туфли Насти.
– Так-таки не можешь забыть Матвея? – спросила Настя после изрядной порции холодного шампанского.
Глафира отрицательно покачала головой, вытирая слезы. Вздохнула.
– Ничего, сейчас начнется работа, я погружусь в нее с головой и отвлекусь.
– Не хочу ничего слушать! Работа, работа, работа… Узнаю Глашу! Блеснул луч и погас…
– Я одного не понимаю – почему он даже не попрощался? Вы тогда с Алексеем приехали за мной в санаторий, я пошла в номер к Матвею, а там словно его и не было никогда. Ни записки, ничего. Он и не узнал, наверное, что я настолько потеряла голову…
– Не вели казнить, вели миловать… Ик! – Настя вдруг тоже начала рыдать.
– Ты чего? – опешила Глаша.
– Это ведь я прогнала твоего Матвея. Ой, не смотри на меня так! Я хотела как лучше. Не знала же, что ты так серьезно влюбилась. Когда мы ехали вместе с Алексеем, он высказал к тебе симпатию, я обалдела от счастья за тебя и решила ему посодействовать. Потом увидела, что ты вся светишься, познакомившись в той глуши с каким-то мужиком, и мне это показалось несерьезным. Я выловила твоего Матвея и поговорила с ним от своего и как бы от твоего имени, – призналась Настя.
– Что? Что ты ему сказала? – Глаша даже протрезвела.
– Не дави на меня, мне и так тяжело. Каждый имеет право на ошибку! Я сказала ему, что тебе очень стыдно признаться, но ваши отношения – большая ошибка. Что у тебя есть мужчина, олигарх, который обеспечит тебе такую жизнь, какую он обеспечить не может. Что он должен понять и отступить. Прости, Глаша! Я действительно считала, что поступаю правильно, что так тебе будет лучше. Да и окрепла в этой мысли, когда за полгода ты даже ни разу не вспомнила о Матвее.
– Мне даже говорить о нем было больно, вот я и молчала. Эх, Настя, Настя, что же ты наделала… – обхватила голову руками Глафира.
– Прости меня. Он просил передать тебе на словах…
– Что?
– Что любит тебя, что с ним впервые такое, что желает тебе счастья и не держит зла. И что ты навсегда останешься в его жизни промелькнувшей звездой.
– Вот только удачу я не приношу…
– Не плачь!
– Не могу… Ты сама не плачь.
– Мы найдем его! – воскликнула Настя, у которой слезы вдруг высохли.
– Как?
– У меня есть связи. Найдем, вот увидишь! Как его зовут?
– Матвей Валерьевич.
– А фамилия? – уточнила Настя, словно уже включаясь в поиски.
– Не знаю.
– Как это?
– Так.
– Ты легла в постель с мужчиной, не узнав его фамилии? – ахнула Настя.
– Не строй из себя моралистку. Со мной впервые в жизни такое случилось, с ним бы я пошла на край света. – Глаша снова заплакала. – Какая там фамилия…
– Я не могу больше этого выносить! Я его прогнала, я и найду!
– Как ты его найдешь без фамилии, без адреса, без ничего? Я даже не знаю, как называется его фирма.
– Все равно найду! Нельзя так вот сидеть и убиваться, надо что-то делать… Не может человек вот так взять и пропасть! Найдем!
Глава 17
Дальше для Глафиры начался настоящий круговорот. Медицинский центр открылся, она погрузилась в работату, столкнувшись с первыми трудностями. Заведующая отделением и предположить не могла, насколько сложными окажутся ее обязанности и как ей придется нелегко. При своем ответственном подходе ко всему Глаша готова была просто умереть на работе. Радовало то, что с таким современным оборудованием можно помочь практически всем больным детям, даже очень тяжелым.
А в выходные дни они вместе с Настей искали Матвея. Решили начать с того места, где Глаша с ним познакомилась, то есть с санатория. Ведь с чего-то же надо было начинать! Но там их ждали закрытые ворота и заваленная снегом целина без единой тропинки за ними.
– Опа! Приехали в такую даль… Похоже, что учреждение не функционирует зимой… А мы-то и не догадались выяснить это в Москве по телефону!
Проходящий мимо старичок услышал их разговор.
– Из города приехали? – спросил он.
– Из Москвы.
– В санаторий, что ли?
– Я была здесь летом… вот… – Глафира снова была готова расплакаться.
– Так летом его и закрыли! Тут, когда директора посадили, все развалилось. Вроде санаторий выставили на продажу, но пока желающих вложить в него деньги не нашлось.
– Все! Нет концов! – запаниковала Глаша.
– Да погоди ты! Ты кого знала из санатория, с кем могла бы поговорить?
– Надю. Надежду, медсестру, – тихо ответила Глафира.
– Нашу Надьку-миллионершу? – заинтересовался дед.
– Миллионершу?
– Ну, да. Ей же на голову наследство свалилось. Тут старика одного убили, так Надя его дочкой оказалась.
– Да, это она! Где я могу с ней поговорить? – обрадовалась Глаша.
– Так я провожу… Они, конечно, дом строят себе новый, но пока еще в старом живут. Идемте, тут недалеко. – И старик захрустел валенками по снегу.
Дед довел приезжих женщин до невысокого, старого двухэтажного дома с приветливыми окнами.
– Вот, в правом крыле на втором этаже и живет Надька-миллионерша.
Девушки поднялись по скрипучей лестнице и позвонили. Дверь открыл пожилой мужчина в спортивном костюме.
– Нам бы Надю…
– Нади нет, она ушла в магазин, – ответил тот.
– Кто там, Миша? – выглянула в коридор… Тоша, собственной персоной.
Вот уж кого Глафира не ожидала здесь увидеть, так это ее!
– Тоша! – воскликнула она и кинулась к ней в объятия, чуть не сбив мужчину с ног.
– Глаша?! Радость-то какая! Ты какими судьбами сюда? Это Миша, мой зять, познакомьтесь. Проходите, девочки! Надя сейчас придет, как раз обедать сядем…
Чуть позже вся семья, состоящая из Антонины, Нади и Михаила, а также их гостьи сидели за круглым обеденным столом.
Надежда, вернувшись домой, тоже обрадовалась, увидев старую знакомую. Глаша отметила, что бывшая медсестра сильно изменилась – похудела, как-то побледнела и посерьезнела. А еще она отрастила волосы и состригла светлые, пережженные концы. Чудный пепельный натуральный цвет прически прекрасно шел к ее чистой коже и к ее чудным, глубоким глазам.
