Однажды ей пришлось сыграть роль, которую до нее играла Савина, потом Потоцкая. Блестящую светскую куртизанку Любу в пьесе В.Крылова 'Общество поощрения скуки' она сыграла весело, оживленно, по-своему, вложив в образ героини все свое обаяние.
В Александринском театре Вера встретила человека, которого полюбила и пронесла светлое чувство к нему через всю жизнь. Это был молодой актер Николай Ходотов, один из самых ярких представителей питерской богемы. Он блестяще исполнял роль Незнамова в пьесе Островского 'Без вины виноватые'. Добрый, отзывчивый и при этом необычайно талантливый человек, он боготворил Веру. Она восхищалась его способностями к мелодекламации. Однажды Вера обратилась к Николаю:
- Я хочу знать о вас, кто вы, что вы!
И тогда Ходотов ответил ей словами Гейне:
Я из рода бедных Азров,
Полюбив, мы умираем!
Они прогуливались по ночному Санкт-Петербургу.
- Я дарю вам вон ту, самую яркую звезду, - глядя в черное небо, сказала Вера. - Никогда не теряйте ее. Никогда!
Когда жизнь разлучала их, они переписывались. Вера делилась с Ходотовым всеми своими трудностями - и творческими, и житейскими. Он отвечал ей, давал советы, которые Вера очень ценила и которые ее успокаивали.
Но свои жизни они так и не соединили в одну. Почему? Возможно, потому, что не хотели, как 'бедные Азры' Гейне, умереть, полюбив. Всю свою любовь, все свои эмоции они берегли для одного - сцены. Только театр был для них священным храмом, и на его алтарь приносилось все 'слишком человеческое'.
Закончился первый сезон, начинался следующий. Опять те же роли, не дающие творческого удовлетворения. В Вильне она играла Островского, Грибоедова, а здесь... То, что она на сцене знаменитого императорского театра столицы, что ее ценят коллеги, руководство театра и зрители, Веру не могло успокоить. Для нее главное - чтобы она сама была довольна собой и своими ролями. Но сезон прошел, начинался следующий, а все оставалось по-прежнему. Вера поняла: надо срочно что-то предпринимать. Опять в корне менять жизнь, менять сцену, что для нее было примерно одно и то же. И она подала заявление об уходе. А уходила, как сейчас говорят, в никуда.
Когда управляющий труппой Евтихий Павлович Карпов, только недавно вступивший в эту должность, прочитал ее заявление, он чуть не лишился дара речи:
- Голубушка, Вера Федоровна, да что с вами? Уходить в начале сезона? Что случилось?
- Ничего не случилось, просто я не играю в этом театре то, то хотела бы играть. Я не могу позволить себе так растрачивать свое творческое время.
У заведующего труппой вырвался вздох облегчения. Творческие проблемы решить можно всегда, считал он.
- Сезон только начался. Просите все, что угодно. Специально для вас поставим пьесу. Что бы вы хотели сыграть - говорите!
- Вы серьезно? - недоверчиво посмотрела Вера в глаза Карпова.
- Разве я когда-нибудь шутил в таких делах? - сделав слегка обиженный вид, сказал завтруппой. - Так что вы хотите сыграть?
- Ларису. Ларису в 'Бесприданнице' Островского, - не раздумывая выпалила Вера. Она не была готова к такому ходу событий, но с удовольствием приняла его.
- Прекрасно, - неожиданно для нее ответил Карпов. - Я как раз думал о том, что у нас в репертуаре нет ни одной пьесы Островского, моего любимого драматурга. Завтра же приступим к репетициям. Можно я порву заявление? - Он взял листок и с улыбкой посмотрел на нее.
- Можно, - просияла Вера.
Она с трудом сдержалась, чтобы не броситься на шею Евтихию Павловичу. Он не был главным режиссером, но имел такое виляние на творческое руководство театра, что можно было не сомневаться - свое слово он сдержит, и репетиции 'Бесприданницы' начнутся если не завтра, то на днях.
Репетиции начались через день после разговора с Карповым. А через месяц спектакль был объявлен в репертуаре. 'Бесприданница' раньше шла на сцене Александринского театра, и Ларису тогда играла Савина, прима. Все актеры, которые исполняли главные роли, оставались работать в театре, и решено было не менять ничего, кроме новой исполнительницы главной роли Веры Комиссаржевской. Отношение к этому спектаклю было не как к новому, а как к восстановленному, никто не ждал от него особого успеха - все его видели, особо ничем не удивишь. Так думали актеры императорского театра, так думали зрители и критики, которые все же пришли на премьеру, - любой спектакль в Александринке был событием.
Занавес поднялся. Все прекрасно помнили Ларису Савиной. Это была симпатичная мещаночка с налетом цыганской крови, достаточно поверхностная, прямолинейно мелодраматичная. Савина не смогла прочесть подтекст Островского.
Это сделала за нее Вера Комиссаржевская. Она внимательно читала не только 'Бесприданницу', но и 'Лес'. И очень хорошо помнила рефреном повторяющие слова Несчастливцева: 'Нужна трагическая актриса'. Вот чего хотел Островский, вот какой он хотел видеть Ларису Огудалову. И она будет такой. Хрупкой, застенчивой, тонко чувствующей, но в то же время страстной, и такой страстной, что если уж она преодолеет стыд, бросится в омут, то ее не остановить.
Вначале, как и следовало ожидать, партер, состоящий из критиков и богатых театралов, встретил новую Ларису Огудалову настороженно. В первом акте ярких сцен у исполнительницы главной роли не было, и это позволило знатокам в антракте высказываться так:
- Островский требует большей сочности, большего колорита.
Но критические замечания все же были немногочисленны. И тут же перебивались:
- Нет, в этой Ларисе что-то есть...
С этим никто не мог поспорить. 'Что-то' в ней действительно было. Только вот что? А это стало ясно из следующего акта. После него с галерки раздались бурные аплодисменты, из партера - более сдержанные. Третий акт начался при полной тишине. Когда Лариса понижала свой голос до тихого, ее слышали с галерки. Все внимали ее интимной игре. Все давно забыли, что не раз видели 'Бесприданницу', что еще недавно хвалили аппетитную Ларису Савиной. В глазах циничных критиков читался восторг, а в глазах остальной части публики блестели слезы.
У Островского сказано, что Лариса поет романс Глинки 'Сомнение'. И на репетициях Лариса исполняла именно его. А тут вдруг неожиданно для актеров, для режиссера Лариса взяла гитару и запела старинный итальянский романс Тости, который исполнял ее отец:
Он говорил мне, будь ты моею.
И стану жить я, страстью сгорая...
Бедному сердцу так говорил он,
Но не любил он, нет, не любил он...
Петербуржцы слышали этот романс впервые, но не удивились его появлению в спектакле. Никто, даже самые матерые критики, не анализировали происходящее на сцене, все были полностью захвачены душевными движениями главной героини и переживали вместе с ней. Когда отзвучал последний аккорд, после минуты всеобщего молчания зал взорвался аплодисментами. Это не входило в режиссерские планы, и вовремя был сымпровизирован антракт. Когда начался последний акт, при появлении Ларисы овации возобновились. Великосветский партер аплодировал стоя!
Интимный настрой спектакля оказалась под угрозой. Но Вера выдержала паузу совершенно спокойно, она чувствовала себя полностью в своей тарелке, она, по сути, дирижировала всем актерским ансамблем и всей публикой. Актеры играли только на нее, восхищенные ее работой. Аплодисменты стихли, восторженные зрители сели в кресла, и 'Бесприданница' на самом высоком эмоциональном накале покатилась к развязке.
Долго не отпускали ее со сцены в этот вечер, так долго никогда ее не вызывали, даже в Вильне, когда она играла Ларису. Но здесь она сыграла эту роль с особым подъемом.
Санкт-петербургская критика несколько дней обсуждала этот спектакль. В Александринке появилась звезда. Почему же ее не замечали раньше? Заговорили о новом творческом методе режиссера, о новом подходе, новой трактовке Островского. Но если и был у кого этот новый подход, то только у одного человека
