Она поражала!
И это всеобщее поражение, порождавшее понятный протест, бунт, партизанское движение и революции, обычно, приносило красивой Кате одни неприятности
— Неужели, — презрительно спросила она, — я похожа на женщину, которая хочет кому-то понравится?!
Катя поправила деловитый ворот-стойку полумужского, дорогого, престижного, — вызывающе некрасивого костюма. Провела по зализанным назад волосам.
До недавнего времени она носила короткую стрижку. Но волосы и ногти Киевиц обладали неконтролируемым свойством отрастать за 5-6 часов. Потому с волосами Катя перестала бороться. Но ногти стригла два раза в день — утром и вечером!
— Вы похожи на чистокровную ведьму, — прошептала Василиса, смиренно опуская глаза. — В 15 веке вас сожгли бы вас за вашу красоту на костре. И были бы правы. Красота украинок давно стала общим местом. Но чем объяснить такое скопленье красивых женщин на одной территории? Ответ прост: у нас инквизиции не было. Ведьм сжигали на западе. И в России, и в Украине к ведьмам всегда относились крайне толерантно. Иностранцы сами уничтожили свой генофонд, теперь ездят за женами к нам. Но вы, вы, Екатерина Михайловна…
Высокая, длиннобровая, изумительная Катя длинно вздохнула.
— Послушайте, раз красота — не доказательство, зачем о ней говорить? — неприязненно закруглила она начатую в ее честь оду. — И если вы пришли сюда для того, чтобы сказать, я красива, как ведьма, вы зря потратили мое время.
— Если половина киевских ведьм за вас, то лишь потому, что вы так красивы! — взволнованно возразила ей Василиса. — Они видели вас на Купалу. Они верят в вас! В вас, Екатерина Михайловна. И я пришла, чтобы сказать, Киевицей будете вы. Только вы. Одна вы.
— Что вы сказали?
Почти теми же самыми словами о ее
— Я не могла сказать это вчера, в присутствии Дарьи Андреевны и Марии… — объяснила Глава Киевских Ведьм. — Но вам следует знать это. И быть готовой к неприятным проблемам, которые непременно возникнут, когда Дарья Андреевна и Мария узнают, что они…
— Не будут Киевицами? Почему вы так уверенны в этом?
— Я верю в пророчество о Трех. — Василиса по-прежнему не поднимала глаз. — Но именно оно, увы, и ввело нас всех в заблуждение. Вас было Трое. Хотя меня сразу смущало, что среди вас моя студентка. Я слишком знаю ее! Ковалева инертна, пассивна, робка, она б не смогла стать даже пристойным историком. Чтоб делать открытия и доказывать их, нужна смелость. И вдруг — Киевица! Признаюсь, будучи в Башне, я подобрала ее волос и провела анализ.
— Анализ?
— С помощью кристалла Атран. Он показал: помимо сил Киевиц, доставшихся ей по ошибке, в ней нет ни капли…ни капли… Она слепая! Когда я обнародую этот результат на Суде, никто не заикнется о Трех. Если одна из вас слепа, как крот
Но Дарья Андреевна Екатерину Михайловну не интересовала нимало.
Катя испытывала к Маше странное чувство — близкое к любви.
В отличие от Даши и большей части проживающих в мире людей, Маша не раздражала ее (что, как вы поняли, случалось достаточно редко). Катя уважала Машу (что случалось еще реже). Уважала за знания, за логику, за умение схватывать суть, охарактеризовать, сформулировать. И на диво органично принимала даже Машину скрупулезность, дотошность, вынуждающую студентку периодически выправлять и одергивать Катю…
Катя и сама была скрупулезно-дотошной, сама была логичной и умной.
С незапамятный времен она подбирала характеры окружающих людей, как одежду, — чтобы не морщило и не тянуло, не злило и не муляло
Но главное, появление Маши вывернуло наизнанку и Катю…
И дело было
Она чем-то напоминала ей «идиота». Любимого героя безнадежно далекой Катиной юности, которому люди удивленно прощали правду. И хотя Дображанская любила его тогда, когда, по ее мнению, сама была «идиоткой», не было ничего неестественного, в том, что Катя сказала:
— Пошли вон! Да как вы посмели?!!! Вести расследование за нашей спиной… Нет пророка в своем отечестве, да! Привыкли считать ее дурой, студенткой, привыкли смотреть на нее сверху вниз? Забудьте! Маша — моя! Только посмейте, сказать кому-нибудь, про ваш кристалл! Только посмейте вякнуть это на вашем суде! Я вас… — рука Дображанской угрожающе сжалась в кулак.
Васин торс рухнул вниз в поясном поклоне:
— Умоляю, Золотая Пани, простите! Вы — Киевица. Я сделаю все, как вы скажете. Но вы должны были знать…
— Вы правы, — смягчилась Катерина. — Я должна была знать. Хорошо, что вы сказали это именно мне. Значит,
Глава пятая, в которой Мир ведет себя, как герой.
Весной 1892 «побежал» стремительным Александровским (ныне Владимирским) спуском второй в Европе и первый в России электрический трамвай.
Пойти в прошлое! — от этого предложения у Маши перехватило дух.
Маша уже была в Прошлом.
Именно там она встретила Мишу, и полюбила его (и разлюбила Мира навсегда).
Именно там она навсегда потеряла Врубеля, — там он женился (не на ней), и умер 100 лет назад…
Но зимой 1894-1895, когда семья Горенко проживала в гостинице «Националь» над Бессарабским рынком, — Миша Врубель был еще жив! И, быть может, заезжал в Киев в это самое время.
И еще…
Маша любила Прошлое.
Не меньше, чем Мишу!
Эта любовь, непреодолимая, врожденная, и поманила ее на исторический факультет.
Маша фанатично любила историю, и не раз убеждалась: история — та же философия (достаточно уметь, не только читать, но и думать!).
Маша любила старые вещи…
Не только старинные, но и просто старые. Допотопный, с проржавевшими замками, коричневый чемодан из фанеры, проживавший в ее платяном шкафу. Блеклую фотографию бабушки, в смешном купальнике, стоявшую по колено в море, перечеркнутом оптимистичным «Приветом из Сочи!». Поцарапанную
