- А ты знаешь, что я не люблю, когда ты куришь, - отрезал он. -Лучше принеси мне выпить.
Я обиделась.
- Встань и принеси, я тебе не прислуга.
- Ладно, уже поздно, мне пора домой.
- Ты не останешься?
- Не могу.
- Не могу или не хочу?
- Не могу.
- Тот, кто хочет, всегда найдет возможность, кто не хочет - отмазку, Я демонстративно закурила.
- Хорошо: я не хочу. Ты уже испортила мне настроение.
Валера встал с кровати, брезгливо, по-кошачьи отряхнулся и полез в штаны.
- Останься, пожалуйста... - Я растерянно вертела в руках пачку 'Примы'. - Ты же знаешь, я не люблю, когда ты уходишь сразу после этого...
- А я считаю, самое разумное, что я могу сделать - сбегать сразу после секса. Мы никогда не сможем жить вместе, - добавил он убежденно.
- Почему?
- Мы слишком похожи, оба властные и упрямые. Каждый хочет, что бы все было только так, как он хочет. А единственное желание, в котором мы сходимся, мы уже удовлетворили. Можешь меня не провожать. Пока.
Он вышел из комнаты. Я не остановила его. Просто не нашлась что сказать, ошеломленная его, первым за историю наших отношений, косвенным признанием своей вины - его и моей.
'Каждый хочет, что бы все было только так, как он хочет... Мы властные и упрямые'. Мы, значит, он и я.
Но я не могла нащупать в себе причин для подобного упрека. Я не понимала его, как не поняла вчера и Таньку, заявившую мне практически тоже самое. Оба они говорили о каком-то другом человеке: цельном, сильном, уверенном в себе. В то время как я была лишь не сформулированным нечто, неспособным четко определить ни одного своего качества, ни одного принципа. Когда я пыталась вспомнить свое лицо, перед глазами возникало безликая унылая масса - светлый овал без единой характерной черты и особой приметы. И моя дурная привычка напряженно глядеться в зеркала объяснялась чем угодно, кроме самолюбования. Скорее всего, я надеялась, что в конце концов все-таки разгляжу там себя, пойму, какая я, убежусь, что я существую!
Или я верила, что существую, только когда смотрелась в зеркало?
И еще, когда рядом был Валерка.
Я слышала, как он закрыл замок. Дверь всхлипнула. Стало тихо.
Быть может, не нужно было курить и следовало принести ему рюмку коньяка? Да мне и не трудно было сделать то и другое. Но я знала: стоит раз принять его диктат, завтра я уже и сама не поверю, что имею законное право курить в собственной постели и начну услужливо скакать вокруг любимого с тряпками и подносами.
То, что они хором величали моим упрямством: было только унизительной самозащитой. Страхом, что, уступив, я буду подавлена окончательно, окончательно превращусь в ничто!
Но то же самое сказала вчера Танька про Валеру. 'Он боится, что, уступив тебе хоть на пядь, тут же окажется порабощенным. Боится потерять себя... '
Если так, мы сходны лишь в одном. Оба мечтаем, чтобы другой был исключительно отражением, с готовностью повторяющим наши слова и движения, истины и законы. Как в сказке Пушкина, где царица заглядывала в зеркало, чтобы услышать озвучку собственного мнения: 'Ты на свете всех милее, всех румяней и белее... ' И с ненавистью швыряла зеркальце под лавку, когда оно начинало расхваливать другую царевну.
Я вспомнила пророчество Карамазовой и ее упрек: 'Вам понравилось? Любите самоутверждаться за счет других?'
'Будь ты чуть более успешной и менее закомплексованной, ты бы стала такой, как он. Ты бы соблазняла мужчин, только для того, чтобы помучить их... ' - отозвались эхом Танька.
Но их выводы были столь ошибочны, что меня даже не могла задеть их нелицеприятность. Вся навороченная теория отражения объяснялась легко и просто. Когда Валера со мной, я верю: я не ничтожество - ведь у меня есть мужчина, красивый, престижный, с перспективной работой. Он - мой единственный повод для гордости, единственный гарант самоценности, мое самоощущение. Мое отражение в зеркале мира.
Но проблема в том, что он - не я. И каждый раз, когда я поступаюсь ему хоть в чем-то, мне чудится: мое и без того сомнительное 'Я' кренится, как Пейзанская башня. Я злюсь на себя за измену, дергаюсь, чувствую дискомфорт. И он тоже бесится, оттого, что я - не он.
Он ушел.
И я снова услышала размеренное дыхание своего одиночества.
'Одиночество, - сказала я себе, - это не когда ты один ночью. Это когда ночью, ты не способен быть один'.
* * *
Время приближалось к двенадцати. Я выбралась из постели, пошла на кухню, бестолково запихнула в себя что-то в сухомятку. Полила кактус. Надо ложиться спать.
Разгромленная спальня вызывала отвращение. Я перестелила постель. Разделась.
'Может, он еще вернется!' - тоскливо ныла надежда.
'Конечно, вернется. Сейчас я верну его!' - убежденно сказала себе я.
Схватив листок бумаги и склонившись над столом, я поспешно нацарапала на нем слова заклятия и начала переписывать его наоборот: 'Я отэ оби ьворк юом... ' Можно сломать язык. Но ничего, прочитаю по бумажке.
Подойдя к зеркальному трюмо, я положила листок на тумбу. 11. 51. Еще девять минут. Я состроила морду, надула щеки, сцепила губы и... развеселилась.
Похоже, я заигрываю сама с собой!
И все же, как неустанно интересно это лицо, только потому, что это твое лицо. Твое! Пусть даже не красивое. Слишком бледное. Большеглазое. Худенькое тельце, маленькая грудь. Неужели Валера любит это?
Это - я?
Странно устроено зеркало - когда мы глядимся в него, то, говоря 'Я', имеем в виду не себя, а свое отражение.
Я повертела головой, стараясь поглубже разглядеть свою комнату за стеклом. Она была такой же реальной, как и за спиной. С детства меня преследовало навязчивое чувство ее реальности, мысль, что, извернувшись похитрее, можно войти туда, в зазеркалье и... ну, к примеру, переставить вещи.
Я в зеркале улыбнулась своим мыслям. Я возле зеркала прикоснулась губами к своим губам. Почему я не чувствую их? Холодное, безвкусное стекло. Я всосалась в него сильнее - зубы стукнули о твердую поверхность.
Как интересно, наверное, было бы поцеловать свои собственные губы?
Я нарциссистка?
Нет. Все нарциссы самодостаточны. А я, после ухода Валеры, ощущаю себя скомканной и брезгливо брошенной в угол нелепицей.
Ощущала, пока не подошла к трюмо...
12.59.
Пора!
Я приложила ладони к зеркалу, словно предъявляя два неопровержимых документа и, протарабанив наизусть первую часть заклятия, наклонила голову и, стараясь не сильно запинаться, стала читать, неудобоваримый тарабарский текст.
'Я отэ ыт оби...
Стоны напольных часов с боем, доносившиеся из гостиной, сбивали с ритма.
