углу? В углу и в самом деле кто-то затаился. В нескольких шагах от него, возле стены, стоял небритый человек в не слишком чистой и к тому же довольно поношенной одежде. Эта одежда, как отметил про себя Джордж, когда-то была куплена в приличном магазине.
Человек смотрел на Джорджа, не отрывая глаз. Ну, стоит себе в утренней полутьме какой-то пьянчуга и стоит, подумаешь. Это разве повод не открывать дверь? В самом крайнем случае можно просто не отключать сигнализацию и подождать, пока приедет служба охраны.
Покуда Джордж возился с замком, человек сделал в его сторону пару шагов и уверенным, спокойным, совсем не пьяным голосом пропел:
— В Ленинграде-городе, у Пяти углов, получил по морде Жёра Соколов.
— Не Жора, а Саша, — машинально поправил Джордж. — Пел немузыкально, дрался и скандалил.
— Не, драться я не буду. Скандалить — тоже. И петь перестану, — весело сообщил человек. — А ты, Григорий Александрович, что же, сам по морде не хочешь, папашу под удар подставляешь? Узнаю старого друга.
Джордж резко повернулся и присмотрелся к собеседнику: да уж, немудрено было не узнать всегда элегантного Маркина в этих обносках, да ещё к тому же небритого и нестриженого.
— Стиль «дауншифтер», — пояснил Дмитрий Олегович, — приобретает всё больше поклонников в Европе.
— Хочу тебя предупредить, что некоторым людям — неважно, в Европе или у нас — идёт так называемая лёгкая небритость, а некоторым — категорически нет. Ты, к примеру, с этой небритостью уж больно смахиваешь на бомжа.
— Я и есть бомж — человек без определённого места жительства. Счастливый, живой человек.
— Вы кто такой? — насторожился Джордж. Отродясь Димка не проявлял такого жизнерадостного веселья.
— Я — тот, кто нашёл тайный лаз на крышу и повёл тебя за собой, вот я кто. Да правда, я это, я, Маркин. Впусти меня в помещение... дай поесть, переодеться. Я даже побреюсь по такому случаю, хотя Эрикссону, к примеру, мой внешний вид был по сараю. Работай давай, раб а остальное неважно. Ну, тебе виднее, это же ты продал меня ему в рабство. Сколько заработал? Думаю, немало — вон очередной кабак себе отгрохал. Или подожди, это опять на папенькины деньги?
— Ну вот, теперь я тебя узнаю, — с облегчением вздохнул Джордж. — Всё-таки должны быть какие-то вечные ценности.
— Нет, ну, правда, сколько монет ты выручил за меня? — продолжал издеваться его друг. — И признавайся, ты думал, что живым я не вернусь, и потому не скрывался?
Джордж уже успел открыть дверь, включить свет и отключить сигнализацию, и тут только вспомнил весьма неприятные намёки Эрикссона касательно отрезанных пальцев и прочих частей тела. При полной иллюминации Димка выглядел ещё более жалко, чем на улице, в утренней полутьме, но на первый взгляд был цел и невредим.
— Неужели всё так серьёзно? Руки-ноги вроде на месте, но ты бледный какой-то. Органы он у тебя никакие не вырезал?
— А если бы вырезал — ты бы со мной чисто по-дружески поделился, что ли? — огрызнулся Дмитрий Олегович. — Ничего мне он не отрезал, не варвар же. Так, поселил в подвале на соломке, кормит впроголодь. Отпустил вот вроде как с поручением, а вроде как на побывку. Так что давай обихаживай меня, корми, если одолжишь что-нибудь из шмотья, то счастью моему не будет границ.
Джордж пропустил Димку в кабинет, приглядываясь к нему: он как будто бы стал гораздо свободнее? Счастливее? Хотя, казалось бы, куда уж ему быть свободнее? И какое может быть счастье от жизни впроголодь в подвале, на соломе?
— Ты как будто бы не особенно страдаешь, — заметил Джордж, вытаскивая из шкафа спортивный костюм, который он купил уже два месяца назад, чтобы ходить в спортзал, да всё никак не мог найти время.
— Костюмчик мне будет коротковат, но ничего, как раз то, что надо. Новенький, чистенький, свеженький. Да. А то, что я не страдаю, — скажи, тебя сильно огорчает? Я тогда могу сделать вид, что страдаю. О, как страдаю я под железной пятой самодура Ингвара! Как нуждаюсь в человеческом обществе! Как хочу вырваться из клетки, в которую он меня заточил! И как мне безумно интересно всё, чем он занимается... Ой, прости, я же, кажется, обещал страдать.
— Хватит паясничать, — распорядился Джордж, — где тут душ, ты помнишь. Переодевайся, а мне надо делами заниматься.
— Делами, ага, — потянулся Дмитрий Олегович. — Кофе мне сварить не забудь. И главное — скажи, на чьи деньги ты открыл это заведение?
— На свои, — спокойно сказал Джордж. — А у тебя были другие версии?
— Я опасался, вдруг ты набрал кредитов. Но раз нет — то и славно. Сможешь мне дать взаймы? С отдачей, разумеется, после того как Ингвар меня окончательно выпотрошит и сочтёт возможным отпустить на волю?
— Так ты ещё не свободен, что ли?
— Куда там! Ты так надёжно меня запродал. Ладно, ладно, я не внакладе — видишь, живой до сих пор. Слушай, я у тебя поживу пока? У тебя жильё-то есть вообще?
— Вообще есть. Но поселить тебя я смогу только на кухне. Извини, у меня теперь всего одна комната. Но кухня просторная — четырнадцать метров. Диванчик там стоит для гостей. Правда, жёсткий.
— Отлично, обожаю жёсткие диваны, от них одна сплошная польза позвоночнику. А на кухне жить — вообще мечта моя. Там еда! Её можно есть, когда захочешь!
— Мне больно смотреть на тебя, — признался Джордж. — Скажи какую-нибудь гадость, а то я решу, что Эрикссон тебя всё же замочил и теперь я наблюдаю твоё бледное привидение.
— Анна-Лиза там как? Вспоминала о тебе хоть раз? — поинтересовался Дмитрий Олегович, скептически разглядывая спортивный костюм.
— Один раз вспомнила, а с чего бы это ей обо мне помнить? — с притворным равнодушием произнёс Джордж.
— Мне больно на тебя смотреть! — воскликнул Дмитрий Олегович. — Ты взвалил на свои плечи уйму работы, лишь бы пореже вспоминать о нашей прекрасной подруге, а тут приезжает сволочь Маркин и бесцеремонно напоминает о ней.
— Хочу заметить, что больше всего ты сейчас напоминаешь бомжа, — отрезал Джордж. — Душ — там. Всё необходимое найдёшь в шкафу. Пока не приведёшь себя в порядок, постарайся не попадаться мне на глаза, иначе не получишь кофе. И вообще ничего не получишь.
— И на кого я только покинул свою уютную тюрьму? — пробормотал Дмитрий Олегович. Не потому, что он действительно огорчился. Просто последнее слово должно было остаться за ним.
Виталик ворвался в приёмную, швырнул куртку на вешалку, попытался, не снижая скорости, прошмыгнуть в коридор. Не тут-то было.
— Стой, где стоишь, — распорядилась Наташа, выбираясь из-за своей конторки, — Тогда получишь чашку кофе, не прикладывая к этому никаких усилий.
— Стою! — ответил Виталик.
Неплохое начало — пришёл на работу вовремя, заодно и позавтракал. Собственно, а почему бы кофе не назвать завтраком, особенно если ничего другого съесть не успел?
Он плюхнулся на диван, двумя руками осторожно, как ребёнок, взял чашку и доверчиво поглядел на Наташу.
— Сегодня рано утром сюда приходила девушка, вся в слезах, — сказала Разведчица, усаживаясь рядом с Виталиком.
— Ну-ну, — отозвался тот, — в последнее время я только и делаю, что утешаю безутешных. Кстати, кто обидел эту крошку?
— Ты, мой дорогой.
— Что, правда? — Виталик от неожиданности поперхнулся.
