деятельности. Гегель же по своей натуре с самого начала был в значительной мере ориентирован на практику. Он всегда стремился получить возможность активно вмешиваться в политическую жизнь своего времени. Так, например, характерно, что после завершения 'Феноменологии духа' он с радостью и надеждой принял предложенное ему место редактора в Бамберге; лишь в процессе этой работы пришло разочарование, однако оно было вызвано прежде всего исключительной ограниченностью поля деятельности его газеты в тогдашних цензурных условиях.
Верно, что сравнительно немалый слой немецкой буржуазной интеллигенции симпатизировал идеям французской революции. Слой был, по всей вероятности, больше, чем это следует из тенденциозных работ буржуазной историографии. Но в любом случае он не был достаточно велик и силен для того, чтобы обеспечить материальные и моральные возможности для публицистического, философского или литературного распространения идей французской революции. В этом отношении показательна трагическая судьба Гельдерлина, друга юности Гегеля.
Разрыв между взглядами Гегеля бернского периода и социальной действительностью еще более углубился вместе с развитием самой французской революции. Причем в двояком отношении: с одной стороны, вместе с внутренним развитием классовых битв во Франции, с другой — благодаря воздействию войн Французской республики против феодально-абсолютистской интервенции.
Термидор, великий поворот в истории французской революции (1794), приходится еще на бернский период Гегеля. Представляется, что тогда этот поворот непосредственно не оказал на Гегеля решающего воздействия. Мы видели, что он выступал за поддержку репрессий против сторонников Робеспьера; но это было лишь проявлением того, что он с самого начала отмежевался от плебейско-радикального крыла французской революции. Однако трудно найти какую-нибудь разницу в его республиканско-революционных взглядах до и после Термидора. Этот поразительный на первый взгляд факт находит свое объяснение как в самом развитии французской революции, так и в тех позициях, с которых ее оценивал молодой Гегель. История Франции при Директории характеризовалась постоянным балансированием буржуазных республиканцев, добившихся необходимых для буржуазии революционных завоеваний и стремившихся расширять их, — балансированием между реакционными поползновениями роялистов и попытками остатков плебейско-радикальных партий продолжать плебейскую линию революции. Вожди буржуазных республиканцев все время пытались заключить временный компромисс то с одной, то с другой из противоположных сторон. Из сложившегося таким образом нестабильного положения, непрерывных классовых столкновений и возникла потребность французской буржуазии в военной диктатуре (9 ноября 1799 г. государственный переворот Наполеона Бонапарта).
Еще более важной для суждения об этом периоде является социальная оценка Термидора, которую, в противоположность либеральным историкам и троцкистам, дает Маркс. 'После падения Робеспьера — пишет он — впервые начинается прозаическое осуществление политического просвещения, которое раньше хотело превзойти само себя… Революция освободила буржуазное общество от феодальных оков и официально признала его, как ни старался терроризм принести это общество в жертву антично- политическому строю жизни. При Директории стремительно вырывается наружу и бьет ключом настоящая жизнь буржуазного общества. Буря и натиск по части создания торговых и промышленных предприятий, страсть к обогащению, сутолока новой буржуазной жизни, где на первых порах наслаждение этой жизнью принимает дерзкий, легкомысленный, фривольный и опьяняющий характер; действительное просвещение французской земли, феодальная структура которой была разбита молотом революции и которую многочисленные новые собственники, в первых порывах лихорадочной деятельности, подвергли теперь всесторонней обработке; первые движения освободившейся промышленности, — таковы некоторые из проявлений жизни только что народившегося буржуазного общества. Буржуазное общество находит своего действительного представителя в буржуазии. Буржуазия начинает, таким образом, свое господство' [1].
Этот поворот в развитии буржуазного класса Франции отражается в отсталой Германии по понятным причинам еще более искаженно, опосредованно, идеологично, чем сами героические события революции. Экономический подъем, соответствующий этому развитию Франции, естественно, не мог наступить в Германии. Экономические аспекты послетермидорианского развития Франции могли быть осмыслены и поняты в Германии ничтожным меньшинством. Но тем более сильно действовали вторичные идеологические явления. Уже вследствие того, что большинство буржуазных гуманистов в 'Германии не поняли л отвергли плебейский аскетизм крайне левого крыла французской революции, они должны были симпатизировать такому буржуазному режиму, который отверг феодализм и реакцию и одновременно столь решительно выступает против революционных 'экстремистов', — жизнерадостному и жизнеутверждающему режиму буржуазии. Это симпатизирование, позднее сконцентрировавшееся на личности Наполеона Бонапарта, заключает в себе гуманистически-идеалистическое приукрашивание и идеализацию развития после Термидора.
Возникают иллюзии, что гуманистический идеал всесторонне и целостно развитого, жизнеутверждающего человека якобы может быть осуществим в современном буржуазном обществе. Разумеется, выдающиеся представители буржуазного гуманизма видели противоречия этого развития, особенно те препятствия и трудности, которые капиталистическое общество воздвигает на пути действительного развития личности. Размышления над этими проблемами образуют главное содержание классической литературы Германии. И в процессе анализа гегелевских взглядов этого периода мы вновь и вновь сможем наблюдать, как постановка этих вопросов у Гегеля идет параллельно их постановке у наиболее выдающихся представителей классического гуманизма в Германии у Гете и Шиллера. Неогегельянцы эпохи империализма, стремящиеся использовать теоретическую и терминологическую запутанность, темноту и мистику работ Гегеля франкфуртского периода для того, чтобы представить его предшественником или сторонником реакционной романтики, и здесь переворачивают действительное развитие с ног на голову.
Таким образом, этот этап развития Франции выдвигает на первый план задачу критического осмысления буржуазного общества. По причине экономической и социально-политической отсталости Германии это осмысление идет в чисто идеологической плоскости. Это не политическая постановка вопросов, важных для буржуазного общества, как во Франции, и не научный анализ лежащих в его основе экономических закономерностей, как в Англии, — здесь с гуманистической точки зрения исследуется положение человека, личности и ее развития в буржуазном обществе. Сколь бы идеологичной ни была такая постановка вопроса, она является все же отражением развития Франции после Термидора, и в литературе этого периода, особенно у Гете, это отражение достигает выдающихся вершин реализма.
В философии молодого Гегеля эти идеалистические черты преобладают. Однако уже сейчас, предваряя одну из основополагающих тенденций гегелевского развития, необходимо подчеркнуть, что Гегель является единственным немецким мыслителем своей эпохи, которого анализ буржуазного общества побудил серьезно заняться проблемами политической экономии. И это обнаруживается не только в том, что Гегель является единственным значительным немецким мыслителем этого периода, обстоятельно изучавшим английских экономистов, но и в том, что сфера его интересов охватывает, как мы увидим, и конкретные экономические отношения в самой Англии. Тем самым именно во франкфуртский период существенно расширяется сфера интересов Гегеля. В то время как в Берне он строит свои философско- исторические конструкции, исходя лишь из всемирно-исторического факта французской революции, то отныне экономическое развитие Англии также становится фундаментальной составной частью его исторической концепции, его понимания общества. Неоспоримо, однако, что и в этом Гегель остается немецким философом, чьи основополагающие воззрения во всех отношениях в решающей мере определяются отсталостью Германии.
Этот компонент особенно усиливается во франкфуртский период, как раз вследствие развития французской революции. После трехлетнего отсутствия Гегель возвращается в Германию, проводит несколько месяцев у себя на родине, в Вюртемберге, затем поселяется в одном пз коммерческих центров Германии, во Франкфурте. У него есть возможность непосредственно наблюдать влияние французской революции на немецкую жизнь, влияние, довольно сильное в Вюртемберге, вызвавшее там — разумеется, в рамках политической отсталости Германии — многолетний правительственный кризис. Итак, проблема, каким образом должна быть модифицирована феодально-абсолютистская структура Германии под воздействием французской революции, встает перед Гегелем теперь уже не как философско-историческая, а как
