Барин громко рассмеялся. Ямщик посмотрел на него с удивлением.
— Ну, братец мой, скажу тебе откровенно, а я ведь тебя боялся, — сказал седок.
— Меня? Вот тебе и раз!
— Да. Мне казалось, что ты и свистишь кому-то, и лошадей гонишь нарочно, и на меня подозрительно смотришь…
— То-то вы всё сердились… То не гляди, то не свисти, то тише… Я думаю, — тут не ладно… Да еще вы меня пулей припугнули… Боязно было.
— Какая там пуля! Я и стрелять-то не умею.
Седок и ямщик громко и весело смеялись, вспоминая, как они трусили друг друга.
Вдали, немного в стороне, замелькали огни.
— Это моя деревня. Растеряево называется, — сказал ямщик. — Тут у меня избенка. Семейство живет. Завернули бы вы, барин, обогреться и с перепугу оправиться. У меня и самоварчик есть. Моя баба живо все справит.
— Ладно, голубчик, согласен.
Барин чувствовал большое расположение к этому ямщику и охотно согласился на его предложение, думай его этим порадовать.
Кибитка свернула с тракта и, проехав несколько десятков саженей, промчалась по деревенской улице и вскоре остановилась около маленькой избы в три окна, занесенной снегом. Изба находилась посреди бедной, тихой деревни. Две собаки бросились с лаем к приехавшим, кое-где показались люди, и на звук почтового колокольчика из избы выбежала женщина и мальчик лет восьми.
— Тятенька! — радостно воскликнул мальчик, бросаясь к ямщику.
— Молчи, молчи, сынок, — сказал приехавший, погладил мальчика по голове и указал на барина, вылезавшего из кибитки.
— Маша, поставь-ка нам скорее самоварчик. Мы с барином в снегу побывали, — сказал ямщик жене.
— Неужели ты барина вывалил? Кажется, Степа, за тобой этого не водилось. Что за грех такой?! — укоризненно проговорила женщина, скрываясь за калитку.
Приехавшие вошли в избу. Здесь было низко, душно, бедно, — как в тысячах подобных изб на Руси.
Хозяйка хлопотала около стола; барина усадили на скамейку в красном углу; ребятишки обступили ямщика, ласкались к нему и что-то шептали, искоса поглядывая на барина.
Когда ямщик рассказал жене о том, что с ними случилось дорогой, — она сначала остановилась как окаменелая, вся побледнела, потом заплакала и стала быстро креститься.
— Вот какое его дело… Того и гляди, сиротами останемся. И всякого-то человека жаль… А такого-то, как наш, и ввек не оплачешь… — проговорила сквозь слезы женщина.
— А разве твой муж хороший? — шутливо спросил барин, чтобы отвлечь хозяйку от грустных дум.
— Хороший… Нечего таить, барин, — хороший: не пьет, не кутит и нас бережет, жалеет… — быстро ответила женщина.
— Перестань! Что за похвальба?! — недовольным тоном ответил ямщик.
Но жена взглянула на него таким ласковым взглядом, что приезжий барин сразу понял, что в этой бедной хатке живут мир да любовь.
— У вас, кажется, большая семья? — спросил барин.
— Четверо ребят, да нас двое, да мать старуха, да еще тетка убогая… Много нас. Жить нелегко. Мы безземельные… Доходы нынче плохие… Тракт наш тихий. Хочется и ребят в люди вывести… А учить-то не из чего… У меня двое старших очень смышленые, так и рвутся к науке, — рассказывал ямщик.
— Полно тебе, Степа, Бога гневить… Будешь ты жив да здоров, — справимся… И ребят подымем… Может, и до науки доведем… Что за беда, что недохваты… Не мы одни бедствуем… Зато живем, хоть и в бедности, да не в обиде, — задушевно говорила женщина и по-прежнему смотрела на мужа хорошим взглядом.
Приезжий подошел к детям и погладил белокурые головки. На него из-за спины отца глянули пытливые, добрые детские глаза.
— Что? Хочешь учиться? — спросил барин старшего мальчика.
— Хочу. Шибко хочу. Вот и Варюшка хочет. Только тятьке с мамкой на кафтан и на сапоги не сбиться, — бойко ответил мальчик.
— А как тебя звать?
— Ванькой.
— Вот славно. Значит, мы с тобой — тезки.
Барии вздохнул, в его душе шевельнулось чувство невольной зависти к этому ямщику, у которого такие славные дети, и ласковая жена, и этот бедный угол, где его всегда нетерпеливо ждут и встречают с такой радостью.
Он с грустью подумал: «А меня никто не ждет, никто не встретит радостно, никто не позаботится… Скверно жить на свете одинокому человеку».
Между тем хозяйка приготовила на стол и приветливо сказала:
— Жалуйте, барин. Отведайте, что Бог послал… Не осудите нашу бедность!
На столе стояла похлебка, лежала краюха черного хлеба и кипел самовар.
— Что же ты, Маша, сахару-то не дала? — спросил ямщик.
Жена его полезла в сундук и долго там рылась; наконец она достала какую-то тряпку, вывернула из нее коробку, а из коробки высыпала на блюдце пять кусков сахару.
Детские головенки приподнялись, вытаращенные глаза с умилением посмотрели на сахар, рты облизнулись.
Приезжий барин взял два кусочка сахару с блюдца и дал ребятишкам. Ямщик с женой переглянулись: у них больше не было сахару, а потому мать незаметно отняла его у ребят; те хотели было захныкать, но, увидев строгий взгляд отца, замолчали.
Попили чаю, потолковали о случившемся, погоревали и стали собираться в путь. Барин, вынув кошелек, достал десять рублей и, подавая хозяйке, сказал:
— Вот возьми, голубушка, от меня… Спасибо на угощенье, за ласку…
— Нет, нет! Что вы, барин! Какая тут плата… Мы поберегли вас не из корысти, — чем Бог послал… Не обессудьте… А денег я не возьму. Жалуйте на перепутьи и в другой раз.
— Возьми, милая, не обижай меня. Это ребяткам на гостинцы. Пусть помнят, что их отец меня от смерти спас. И я этого никогда не забуду… И к вам еще заверну…
— Нет, барин, так не полагается… — сказал обидчиво ямщик, отводя руку с деньгами. — Я пожалел… Неужто ж за это платить?
Приезжий не стал настаивать, но, усевшись в кибитку, подозвал старшего сынишку ямщика, приласкал его и, когда лошади тронулись, зажил в его руку десятирублевую бумажку. Кибитка помчалась, колокольчики зазвенели, и снежная пыль полнилась столбом.
Дорогой седок с ямщиком разговорились.
— Я еду на родину, — рассказывал барин. — Много лет я здесь не был. Стосковался. Тут в городе у меня живут родные племянники. Оба теперь женаты, и дети есть. Давно я их не видел. Оставил еще детьми. Славные были мальчики, особенно Васенька — такой курчавый, красивенький, добрый… Весь был в нашу семью, а другой, Антоша, на мать был похож. Более двадцати пяти лет я их не видел. Захотелось кровных повидать, около них пожить, детей их понежить, по родным местам побродить. Стар стал, прихварываю… Вот и потянуло сюда. Захотелось тут дни остальные спокойно дожить…
— Правда ваша, барин, родная сторонушка — все равно, что матушка родимая — Так душа к ней и льнет: как на чужбине ни хорошо, и все по родине стоскуешься. Да мне бы, кажется, на чужбине да без своих и месяца не выжить… Сердце сгорело бы… Верно, барин… Оттого и вам невмоготу — говорил ямщик, с участием взглядывая на седока.
В это время вдали опять замелькали огни. Это был маленький уездный город — цель путешествия барина. Он тревожно стал всматриваться, и когда они въехали в тихое предместье, то сердце его радостно забилось, и слезы навернулись на глаза. Здесь, в этой глуши, он родился, здесь он жил с родителями,
