ее смущало. Только что она расположилась кроить, как мимо нее юркнули два мальчика, толкнули ее, что- то утащили со стола и, как ураган, пронеслись со смехом мимо.
Наташа смутилась и не знала, что делать. Через несколько минут Наташу стало что-то щекотать за ухом; она сначала отмахивалась, а потом поймала назойливый предмет рукой. Оказалось, к аршину привязали перо и шалуны мальчики забавлялись из-за двери и хихикали.
— Оставьте меня в покое!.. Вы мне мешаете работать. Я вашей мамаше скажу, — серьезно заметила наконец Наташа.
— Фискалка! Фискалка! — послышалось из-за двери.
Девушка почувствовала, что эти мальчишки отравят ей тут существование.
В 12 часов хозяйка послала новую портниху завтракать в кухню. Когда она туда вошла, кухарка ей сказала: «Я, милая моя, живу тут недавно… Уж очень плохо насчет харчей… Все усчитывают, урезывают… Ребят своих барыня откармливает на убой, а людям все вареное мясо да вареное мясо… Верите ли, смотреть на него не могу».
Наташа молча села за стол, и, действительно, ей дали вареного мяса. Завтрак был скудный и несытный.
Хозяйка вышла в кухню, посмотрела пытливым взглядом и заметила кухарке:
— Опять ты рано затопила печку! Конечно, тебе не жаль хозяйских дров… Отчего у тебя хлеб тут валяется?
— Вы, милая, не рассиживайтесь здесь подолгу. Не теряйте даром времени, — обратилась она к портнихе.
Наташа, окончив торопливо завтрак, пошла в столовую. Здесь через некоторое время в нее стали лететь бумажки. Из-за двери слышалось хихиканье.
За обедом был жидкий суп, вареная говядина и каша. Всего мало, все невкусно; хозяйка опять вышла на кухню и отдала наказ: не терять много времени за едой.
После обеда снова шалости мальчиков, которые то кидали в девушку бумажками, то пускали заводных зверей, то поддразнивали.
Наташа шила не разгибая спины, молчала, терпела, но от всего пережитого у нее подымалась в душе какая-то обида, горечь, гнетущее чувство. Работой Наташи хозяйка осталась очень довольна, и это несколько ободрило портниху и дало ей некоторое удовлетворение.
На другой день мальчики так шалили, что довели портниху до слез. Они уносили из столовой вещи, хватали работу, дергали девушку за платье, бросали в нее всякую всячину. Наташа потеряла терпение и пожаловалась матери. Та осталась недовольна:
— Ну, голубушка, уж вы и неженка! Что могут сделать дети? Дети везде одинаковы. И мальчики всегда шалуны, — она вс-етаки прикрикнула на сынков.
Эта матушка была баловница своих сорванцов и всю любовь выражала тем, что кормила их на убой. Дети, позанимавшись час с учительницей, остальное время были без призору, ничего не делали, не были заняты, а потому придумывали глупости и надоедали всем в доме. У отца их была какая-то лавка, и его никогда не было дома.
Хозяйка, Матрена Никитишна, была просто жадна. Над портнихой она сидела, как аргус, и не давала ей дохнуть, разогнуться от работы. «Не теряйте времени, я ведь не щепки плачу», — твердила она постоянно.
Если иногда Наташа на минутку выходила в кухню, то за ней тотчас следили зоркие детские глаза и который-нибудь из мальчиков жаловался матери: «Мама, а портниха-то в кухне прохлаждается… Ты за дверь, а она шмыг в кухню, с Анной там и болтает».
Хозяйка рассерженная вылетала на кухню:
— Чего вы тут, Наташа, прохлаждаетесь и время теряете?! Я ведь вам не щепки плачу!!!
— Я только что вышла… Мне надо швы разгладить, — возражала Наташа.
— Знаю я, знаю! Уж вы мне не говорите… Сама вижу. Все портнихи одинаковы.
Наташе была обидна эта явная несправедливость. Но болыпе всего ее изводили своими шалостями мальчики. Это были ее враги, она ничего не могла с ними сделать: они доводили ее до раздражения и до бессильных слез. Они просто отравляли ей жизнь. Мать же слушать не хотела. Она зорко следила за тем, чтобы Наташа не прогуляла минутки и чтобы прислуга не съела лишнего. Работой и усердием девушки Матрена Никитишна была очень довольна и хвалила свою портниху.
Так проходила трудовая жизнь Наташи. По вечерам, особенно под праздники, девушка всегда со страхом возвращалась домой.
В одну из суббот Наташа вбежала в свою комнату в слезах, расстроенная. Хозяйка потребовала, чтобы она кончила какую-то кофточку, и девушка долго засиделась за работой. Со страхом бежала она ночью домой по темных улицам. Там по окраине, где она жила, народ под праздники гулял, бывали буйства и драки… В тот вечер Наташа попала в разгульную толпу: там дрались пьяные, и один камень попал ей в ногу, а пьяная толпа со смехом погналась за беззащитной девушкой.
— Господи, что за жизнь! — воскликнула Наташа, со слезами вбегая в свою комнатку. Комнатка эта, за которую она платила трудовые деньги, давно уже стала не ее. Тетка приходила каждый день, бесцеремонно располагалась и гадала дочери на картах. Эти две женщины ничего не делали, жили бесцельно, откуда-то доставали какие-то подачки, пособия и интересовались лишь своей будущностью, о которой узнавали по картам. Липа так располнела, что ей трудно было даже спуститься по лестнице.
В сетовании Наташи тетка и Липа не принимали никакого участия. Только тетка вяло проговорила: «Ну что ж за беда! Эти пьяные уж всегда такие».
Воскресенья тоже не радовали Наташу. Она теперь часто брала в праздники лишнюю работу и сидела, не разгибая спины.
Однажды за работой девушка запела вполголоса песню.
— Ах, да не ной ты, Наташа. Просто в ушах звенит… Голова трещит, — проговорила гнусливым голосом ее двоюродная сестра. Наташа замолчала и больше не пела.
В другой раз тетка сказала:
— Ты бы пошла, Наташа, погулять. Душно в комнате. Липочка приляжет отдохнуть.
Наташе хотелось сказать, что пойти гулять должны они, что она устала, имеет право отдохнуть, но, конечно, она не решилась так сказать, а встала покорно и ушла из своей комнаты.
Николай Васильевич приходил теперь редко. Они сидели с Наташей в углу на сундуке и тихо разговаривали. Не по себе им было тут, слова замирали на губах, говорить не хотелось.
Однажды по уходе старика Липа вдруг сказала:
— Ну что это, право, Наташа, шляется сюда этот полупомешанный дядюшка… Только мешает нам всем.
Наташа вдруг встала, вся вспыхнула, как зарево, глаза ее сверкнули гневом, и она заговорила таким голосом, которого даже не подозревала в ней двоюродная сестра:
— Нет, Липочка, этого никогда не будет! Дядю Колю я не выгоню! Он для меня первый друг. И вы мне это не говорите!!! Этого не будет, чтобы я его выгнала. Лучше я отсюда уйду навсегда!
Липочка взглянула испуганно на Наташу и больше об этом разговоров не заводила, но дулась на Наташу и подолгу шепталась с матерью. В их разговорах полушепотом прорывались такие слова: «От родственников житья нет… Благодарности никто не помнит… В счастье все дружки-приятели…»
Наташа слушала, терпела и молчала.
От усидчивой работы, от плохого питания Наташа побледнела и похудела, как щепка; у нее начались постоянные головные боли. Она страдала молча, стараясь скрыть все тяжелое от всех. Да и кому было до нее дело? Кто мог ей помочь?
Только одни внимательные, любящие глаза следили за ней и все замечали… С ней вместе страдал и ее друг.
— Наташечка, отчего ты такая бледненькая стала? — спрашивал Николай Васильевич.
— С чего мне розоветь, дядя Коля. Голова вечно болит, — ответила уныло Наташа.
Она за последнее время стала даже раздражительной.
— Наташечка, я же вижу, как тебе трудно.
— Конечно, трудно. Света Божьего не вижу. Еда плохая. Да и дома не отдохну… Что заработаешь,
