— Исключат тебя из института… Ты всем отравляешь жизнь… Ты портишь класс.
К Соне никто никогда не обращался с лаской. Она становилась действительно невозможно резкой и озлобленной. Если случалось, что она выучит урок, она уверена, что ее и не спросят хорошенько, оборвут при первой ошибке, скажут: «Ну от тебя-то уже нечего ждать, все равно ничего не знаешь!» Приберет ли Соня вещи, она знала, что Эмилия Карловна ее не похвалит, не поддержит, а всегда скажет: «И сделать-то, неряха, ничего не умеет». Зачем же ей тогда стараться?
Соне все время грозили исключением. Училась она все хуже и хуже. Очень часто на нее нападали такие припадки злости, что приходилось ее отводить в лазарет.
Однажды начальница вошла в класс с письмом в руках.
— Соня Малых, — обратилась она к девочке, — я получила от твоего папы письмо. Невозможно читать его без слез. Он умоляет не исключать тебя… Там, на Сахалине, ты совсем пропадешь: учиться негде, общество твое — уличные мальчишки; твой несчастный отец страдает за тебя. Ты должна пожалеть его и стараться быть лучше, учиться, перейти в другой класс.
Соня слушала молча и пожимала плечами. Эмилия Карловна бросала на нее молниеносные взоры.
— Я хочу испробовать с тобою последнюю меру. Я поручаю тебя Нине Никитиной. Это наша последняя надежда.
— Ниночка, займись с ней, помоги ей в уроках, я поручаю ее тебе. Повлияй на нее ради просьбы отца… Если кто может повлиять на нее, это ты… И мы на тебя надеемся.
Нина Никитина низко присела в знак согласия и вспыхнула, как зарево.
Соня Малых насупилась, как волчонок, улыбнулась презрительно и пожала плечами.
С этих-то пор началась страшная вражда между девочками. Нина Никитина хотела отличиться, так как было задето ее маленькое самолюбие.
— Милая Сонечка, я тебе помогу во всем, во всем. Ты только спрашивай меня, — говорила Нина, подходя к Соне, сидевшей насупившись в углу.
— Если тебе велели, можешь сама меня учить… А спрашивать я тебя не стану и не хочу.
Уроки Нины Никитиной с Соней Малых были мукой для обеих… Нина выбивалась из сил. Соня постоянно говорила ей дерзости, уверяла, что ничего не понимает, и доводила подругу до слез.
— Я ничего не могу с ней поделать… Она нарочно, нарочно ничего не понимает, — жаловалась Нина и подругам и классной даме.
— Надо положить конец этому ученью. Все равно толку не выйдет. С Малых никто не может заниматься. А Ниночка измучилась с такой несносной тупицей, — говорила Эмилия Карловна.
Наконец все разразилось бедой: рассердившись за что-то на Нину, Соня Малых притаилась за дверью умывальной комнаты и спрыснула подругу водой из резинового мячика. Поднялась страшная история: Соня была наказана, уроки девочек прекратились, и Малых после первой же конференции решено было исключить из института и отправить к отцу. Все равно она должна была остаться на третий год в том же классе, и надежды на исправление не оставалось никакой.
V
В институт поступила новая учительница — Инна Яковлевна Знаменская. Она окончила курс на высших женских курсах и вместе со старушкой теткой, которая была родом сибирячка, приехала в Иркутск. Была ли молодая девушка по натуре мягкой, доброй, отзывчивой или она поступила с горячностью молодости, по долгу совести, по принципу — не все ли равно! Но вместе с Инной Яковлевной в монотонную, скучную жизнь института как будто бы ворвалась струя свежего воздуха, пробился сквозь тучи живительный луч солнца. Освежающее, бодрящее впечатление от ее присутствия в школе первые испытали дети на уроках: они полюбили ее уроки, ждали их, как праздника, боялись проронить хоть одно слово учительницы. Инна Яковлевна читала вместе с ними интересные рассказы и сама им декламировала стихи и рассуждала часто не только об именах существительных и прилагательных, но и о случаях жизни, на которые наталкивали их прочитанные рассказы. Очень часто Инна Яковлевна шутила со своими ученицами, но никогда не кричала, не бранила, всегда была ровной и ласковой. Однажды Катя Мистрова не выучила урока Инны Яковлевны и что-то грубо ответила ей.
— Значит ты не хочешь заниматься, девочка… Ну, я и не буду тебя спрашивать, — грустно сказала Инна Яковлевна и больше к Кате не обращалась.
Эти простые слова подействовали на девочку хуже самого строгого наказания.
Начались разговоры новой учительницы с классными дамами, с товарищами, и они узнали ее убеждения, о которых много судили и рядили и даже спорили. Инна Яковлевна говорила: «Не любить детей — это неестественно. Их можно только жалеть. Нет такого дурного, порочного ребенка, которого бы нельзя было исправить».
Особенно горячилась Эмилия Карловна:
— Попробуйте что-нибудь сделать с нашей Малых… Это такая ужасная, испорченная девчонка… Лгунья, злая, грубиянка… Все вам скажут, что я говорю правду… Сколько в ней заложено зла — от условий жизни, от природы… Ее непременно надо исключить, чтобы не портить класс.
Молодая девушка сомнительно качала головой и все чаще и чаще останавливала сострадательный взор на некрасивой, смотревшей исподлобья девочке.
По окончании уроков девочки гурьбой окружали новую учительницу, обнимали, целовали ее и просили «походить с ними по коридору». Соня никогда не была в числе их. Она гуляла или одна или по обязанности под руку с которой-нибудь из подруг. Она смотрела кругом или сердито, или флегматично, печально.
Однажды совершенно неожиданно новая учительница направилась прямо к ней. Она стояла около двери зала и тупо смотрела вдаль.
— Соня Малых, давно ли ты получила письмо от папы? — спросила Инна Яковлевна.
Вопрос был так необычен, неожидан, что девочку это ошеломило. К Соне обращались только за тем, чтобы сделать выговор, выбранить ее или что-нибудь приказать.
Девочка вспыхнула, как зарево, пожала плечами, как-то неестественно хихикнула, закрылась передником и промолчала.
Другие на месте молодой учительницы отошли бы от Сони, пристыдив ее или сказав что-нибудь внушительное. Но чуткая девушка, вероятно, поняла, что происходит в замкнутой детской душе.
Инна Яковлевна обняла Соню, прижала к себе и повела ее «ходить по коридору». Девочки-подруги, некоторые из наставниц смотрели на новую учительницу и на прижавшуюся к ней Соню удивленно, а классная дама Эмилия Карловна даже недружелюбно.
— Что же ты молчишь, милая Соня? — спросила ее молодая девушка, приподымая низко опущенную голову девочки. — Я тебя спрашиваю, когда тебе писал папа? Здоров ли он?
— Папа пишет редко, — едва слышно прошептала девочка.
— Я тобой сегодня довольна. Ты хорошо выучила стихи и была внимательна в классе.
Девочка вздрогнула, изумленно подняла голову и посмотрела на учительницу недоверчиво: «Не шутит ли она? Как это она заметила, что она сегодня, действительно, особенно постаралась». Соня вздохнула и опять пожала плечами, казалось, она не доверяла.
Прошло несколько дней, и Соня робко, застенчиво поджидала вместе с другими девочками выхода молодой учительницы из других классов. Она провожала Инну Яковлевну пристально устремленным взглядом, в котором светилось что-то новое для забитой одинокой девочки… Подходить к ней, обнимать и «гулять по коридору», как другие, она не решалась, да и, наверно, ее оттеснили бы подруги. А Инна Яковлевна никогда не забывала посмотреть на Соню сочувственно, сказать ей несколько приветливых слов, спросить ее о чем-нибудь не касающемся института. Иногда она обнимала Соню и вела ее «походить по коридору». Но подруги бывали всегда недовольны и спорили: все хотели быть поближе к любимой учительнице и гулять с ней.
Стала ли Соня лучше? Нет, ею по-прежнему были все недовольны, особенно классная дама. По-
