Мурга растерзан ягуаром, Хуан де Карденас скончался от горячки».
По прочтении письма воцарилось молчание, которое нарушил жалобный собачий вой, донесшийся с холма.
– Собака? – вздрогнул Спира. – Разве мы не всех извели?
– Поглядите, ваша милость, – дрожа от ужаса, сказал лекарь. – Это не собака, а истинное отродье сатаны.
Солдаты, упав на колени, осенили себя крестным знамением. Как рассказывали они потом, собака, прежде чем сгинуть бесследно, выдохнула из разверстой пасти пламя.
– Это пес доктора Фауста, – прошептал Спира. «Мефистофель, чего ты хочешь от меня, о чем предупреждаешь, что предвещаешь?» – подумал Филипп.
Угрюмо и понуро подошел отряд к подножию сьерры.
– Распорядитесь устроить здесь привал, пока совсем не стемнело, – сказал Спира Гуттену.
Вспыхнули костры, и тотчас опустилась ночь. Губернатор дрожал от озноба. Мучительный голод утолить было нечем – весь запас провианта состоял из одного-единственного мешка маиса. В полной тишине часовые, усевшись на поваленное засохшее дерево, охраняли сон своих товарищей.
Внезапный вопль разорвал это дремотное оцепенение. Филипп схватился за шпагу. Один из часовых корчился на земле – стрела пробила ему шею. Из темноты выскакивали какие-то маленькие фигурки, которые Филиппу поначалу показались детскими.
– Это пигмеи! – закричал Монтальво.
Солдаты, оправившись от первоначального замешательства, отбили нападение и обратили пигмеев в бегство. Двоих захватили в плен: мужчину не выше шести пядей росту, но сложенного крепко и соразмерно, и совсем крошечную женщину. Филипп невольно заулыбался, разглядев пленников: ему давно хотелось, чтобы у него были карлики-слуги, как у герцогини Медина-Сидония. Эти двое были очень молоды и, несмотря на смертельный страх, владевший ими, казались существами живыми, бойкими и смышлеными. Индеец- переводчик принялся их допрашивать, и маленький человечек с гордостью ответил:
– Да, мы невелики ростом, но зато никогда не смешивали свою кровь с кровью иных племен. Рост отваге не помеха.
– А зачем вы на нас-то напали? – допытывался Спира. – Мы пришли с миром.
– Пришли с миром после того, как столько времени сеяли вокруг себя смерть? Вы не пришли, вас выгнали. Достаточно поглядеть на вас – вы сами ближе к мертвым, чем к живым. А что вы собираетесь с нами делать? Убьете? Я готов принять смерть, но эта девушка – дочь нашего вождя.
Все взоры обратились на пленницу, поглядывавшую на солдат лукаво и даже кокетливо.
– Сложена безупречно, – снова улыбнулся Филипп. – Надо отвезти эту малютку в подарок императрице.
– Верно, дон Филипп, – ответил Спира. – Но сперва заключим с ними договор. Послушай, – обратился он к пигмею, – она пойдет с нами как заложница. Если твои товарищи не будут на нас нападать, ей ничего не грозит.
Индейца заметно встревожили эти слова.
– Но чуть только я заподозрю неладное, – продолжал Спира, – она тотчас будет обезглавлена.
При этих словах пигмей зарыдал, а его спутница поглядела на него с упреком.
– Передай все это вашему вождю. Ступай! Индеец, заливаясь слезами, исчез во тьме.
– Поручаю пленницу вам, – обратился Спира к Филиппу. – От нее зависит, сможем ли мы выпутаться из этой переделки.
На рассвете они двинулись дальше. Пленница, которую Филипп посадил к себе в седло, казалась очень довольна и положением своим, и спутником и шутливым тоном произносила какие-то слова, заставлявшие Филиппа покатываться со смеху. Пигмеи не оставляли их в покое ни на минуту, то следя за испанцами с вершины холма, то неожиданно выныривая из густых колючих зарослей. Не успели проехать и полулиги, как маленький индеец догнал отряд:
– Вождь наш согласен: мы вас не тронем. Я же пойду с вами, а когда вы доберетесь до места, отведу ее домой.
– А ты-то кто таков? – спросили его.
– Сын собственных родителей и ее жених.
При этих словах пленница что-то весело залепетала на своем непонятном наречии, трижды подпрыгнула и погладила Филиппа по голове.
Через две недели, двигаясь вдоль горного хребта, они вышли на побережье и вскоре достигли Коро. Завидев впереди крепостные стены, Филипп освободил свою пленницу. При расставании маленькие люди не смогли сдержать слез.
– Прощайте, милые! – с грустью промолвил Филипп. – Храни вас бог.
И вот впервые за три года нога его ступила на улицу христианского города.
Навстречу им высыпала целая толпа. Испанцы и индейцы обнимали участников экспедиции. Спира, сойдя с коня, лишился чувств, и Филипп поспешил к нему на помощь. Губернатора положили на носилки.
– Поскорее отнесите его домой! – приказал Филипп.
– С благополучным прибытием, – прозвучал у него за спиной чей-то голос.
Гуттен обернулся.
– Здравствуйте, Хуан де Вильегас! – воскликнул он, но в эту минуту увидел, что люди, несшие Спиру, давно миновали губернаторский дом.
– Куда они его потащили? – в недоумении воскликнул он.
– Много чего произошло, дон Филипп, пока вы отсутствовали, – ответил Вильегас. – Хорхе Спира смещен. Теперь нами управляет судья Николас Наварро.
Через несколько шагов Филипп повстречал Гольденфингена.
– Слава тебе господи! Я уж думал, тебя на свете нет!
– И я тревожился за вашу жизнь, сударь! Мне удалось привести назад только сорок пехотинцев и девять кавалеристов. Какой-то рок преследовал нас… Хочу вас предупредить: жители Коро очень враждебно настроены против его милости и всех немцев. Тут я расстанусь с вами.
Гуттен поглядел вслед понуро уходившему моряку и медленно направился к своей лачуге.
Едва переступив порог, он повалился на кровать и уснул мертвым сном.
Когда он проснулся, индеец принес ему еды и сообщил, что епископ Бастидас находится в Коро.
«Я должен немедля увидеться с ним!» – подумал Филипп и, приведя себя в должный вид, вышел на улицу, где его тотчас окликнул высокий седовласый старец. Филипп не сразу узнал хирурга Диего Монтеса де Оку. Рядом с ним стоял человек средних лет, крепкого сложения и внушающей уважение наружности, назвавшийся Хуаном Кинкосесом.
– Дон Хуан – один из тех, кого привез с собой его преосвященство, – представил его хирург. – Это правда, что вы добрались чуть не до самого Эльдорадо? Так по крайней мере бахвалятся ваши люди.
– Правда, – отвечал Филипп, разглядывая мрачные лица прохожих.
– Боюсь, что скоро наш городок опустеет: все бросятся за сокровищами. Уже сейчас в народе взахлеб говорят о невероятных богатствах, которые вы все-таки сумели раздобыть.
Хирург подтвердил сказанное Вильегасом:
– Спира был отставлен сразу после того, как Вильегас и Дамиан де Барриос предали огласке его злодеяния.
Гуттен стремительно повернулся к нему и едва сдержал гримасу отвращения.
– Хотя дон Хорхе Спира, – продолжал тот, ничего не замечая, – даже и отдаленно не явил нам образцов той жестокости, которой составили себе печальную славу Альфингер и Федерман.
Лицо Гуттена смягчилось, и он вновь принялся разглядывать лица сновавших мимо горожан. Они отводили глаза или отвечали на взгляд Филиппа взглядами подозрительными и злобными, из чего он заключил, что худая слава губернатора Хорхе Спиры распространяется и на него.
– Такова, друг мой, природа человека, – изрек хирург. – Люди из кожи вон лезут, чтобы снискать благоволение власть имущего, и сторонятся его как зачумленного, стоит ему только спознаться с несчастьями. Не обижайтесь, дон Филипп: неблагодарность – дщерь сатаны.
– Но почему, дон Диего, вы не таковы?
