таблетками! Антабусом поили, всем поили… Пятёрку давай.
— Дам, — скрипуче заверил Дементий, чувствуя, что, если достанет купюру прямо сейчас, воспитуемый точно так же выхватит её и мигом испарится. — Но сначала выслушай… Я, как видишь, честен с тобой до конца…
— Ну! — изнывая, подбодрил его Гаврюха.
— Имей в виду: то, что ты сейчас принял, очень сильное средство. Когда усвоится, станешь на полтора часа искренним и прямодушным…
— Ка-ким?
— Прямодушным.
— Слышь! — изумлённо взвыл Гаврюха. — Ты чо, Валерьич? Да прямодушнее меня во всём дворе человека нету!
Беспрецедентным своим заявлением, он настолько ошарашил Дементия, что тот молча и беспрекословно отдал обещанные пятьдесят рублей. Опомнился, когда счастливый сосед уже достиг конца лестничного пролёта.
— Постой! А на вкус-то она как? Таблетка.
— А никак, — бросил через плечо Гаврюха. — Аспирин — не аспирин… Вроде как мел жуёшь.
Стало быть, резкого привкуса таблетки не имеют. Это хорошо. Плохо другое: убедить супругу добровольно принять лекарство скорее всего не удастся, так что придётся прибегнуть к маленькой хитрости. То есть слегка поступиться принципами. Другого выхода Дементий не видел.
Следует заметить, что, когда прямодушный человек (с благими, разумеется, намерениями) пускается на уловку, обычно это выходит у него на диво удачно. Не зря Христос внушал своим апостолам: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».
Алевтина сидела на кухне и кофейничала. Мудрый, как змий, простой, как голубь, Дементий достал сотовый телефон и набрал свой домашний номер. Услышав мурлыканье аппарата, жена упорхнула в комнату, а муж тем временем кинул таблетку в кофе.
Растворилась мгновенно.
— Татьяна? — спросил он, когда Алевтина вернулась.
— Нет, — сухо отвечала она. — Наверное, ошиблись.
Забрала чашку, книжку и ушла в спальню.
Оставшись в одиночестве, Дементий облегчённо вздохнул и стал ждать результата. Жаль, не догадался он спросить Митьку Бен-Ладена, быстро ли это зелье усваивается. Снова достал коробочку, осмотрел. Нигде ничего. Ни названия, ни пояснений. Таинственный семизначный номер и чёрная линялая надпись: «Не вскрывать!»
Возможно, и впрямь из шарашки.
Ну, допустим, минут за десять… Дементий посмотрел на часы. Осталось совсем немного. Сейчас Алевтина ворвётся на кухню — и слёзно во всём покается. Во всех своих мелких грешках. Скопом…
Внезапно лицо его стало озабоченным. А вдруг там не только грешки? Вдруг какой-нибудь грех? Из этих… из смертных.
Два с половиной часа проторчала в кафешке с Татьяной… А ну как не в кафешке? Ну как не с Татьяной? Ну как… Нет! Не может быть! Или может?
Дементий встал. На скулах его обозначились желваки.
«Прощу… — решил он наконец — и словно камень с души упал. — В чём бы ни призналась — прощу…»
Из спальни тем временем слышались негромкие бытовые звуки. Что-то шуршало, постукивало. Открывалась и закрывалась дверца платяного шкафа. Померещилось невнятное сдавленное восклицание. Такое впечатление, что Алевтина ни с того ни с сего затеяла уборку.
«Да уж не петлю ли она там ладит?!» — ударила мысль.
Дементий ринулся из кухни, но тут дверь спальни распахнулась и на пороге возникла Алевтина, одетая по-дорожному, с чемоданом в руке и сумкой через плечо. Скулы жены заострились, в глазах возник сухой незнакомый блеск.
— Ты куда?
— К Татьяне! — бросила она. — На развод подам завтра. Может быть, даже сегодня.
— Аля… — только и смог выговорить Дементий.
— И я могла? — заговорила она, словно бы в беспамятстве. — И я могла всё это терпеть? Изворачиваться, врать, притворяться… и ради чего? Ради семьи? Какой? Этой?!
— Аля…
— Что Аля? Что Аля?.. — Не сводя с мужа ненавидящих глаз, она двинулась прямиком на него, и он вынужден был посторониться. — Двадцать лет… — страшным шёпотом произнесла она. — Двадцать лет прожить с этим… занудой! Ханжой! Лицемером… Ненавижу!
Хлопнула входная дверь. Тишина поразила квартиру.
— Я? — скорее растерянно, чем оскорблённо произнёс в этой тишине Дементий. — Я — ханжа? Я — лицемер?..
Услышанное не укладывалось в сознании.
Человеческий мозг — машина очень надёжная. Что бы вы ни натворили, он непременно изобретёт оправдание содеянному. Нет на свете склочника, самодура, предателя, который не был бы в собственных глазах белым и пушистым. Он всегда жертва окружающих его склочников, самодуров и предателей.
Поэтому из обвинений, высказанных на прощание супругой, Дементий смог воспринять лишь «зануду», и то с многочисленными оговорками. Да, возможно, он был несколько назойлив в своих нравоучениях, никто не спорит, но назвать его ханжой и лицемером…
Вновь очутившись в кухне, брошенный муж тупо уставился на разорванную сероватую картонку с грозной линялой надписью, причём отупение было наверняка частью защитной реакции. Ибо стоило помыслить, что дикий поступок супруги и впрямь вызван припадком искренности, как внутренний мир Дементия подвергся бы серьёзному обрушению.
И мозг не подвёл.
Таблетки просрочены. Да-да! Вот и объяснение! Им же сто лет в обед, этим таблеткам, их ещё в девяносто первом году списали! Пришибить бы этого Бен-Ладена…
Поток сознания был прерван дверным звонком.
Слава Богу! Вернулась. А ключ, как всегда, забыла. Нет худа без добра: негодная таблетка выдохлась менее чем за полчаса.
И Дементий кинулся открывать.
Сизый лик Гаврюхи был ужасен.
— Ах ты, падла! — хрипло исторг он, переступая порог и надвигаясь на попятившегося хозяина. — Буржуин задрипанный! Полтинник я тебе должен? Да ты из меня за этот полтинник душу вынул, жилы вымотал…
Вмял ошалевшего Дементия в угол и с прямотой истого люмпен-пролетария стал душить.
не-Ё
Грязное животное
