– Нет, из «Парфорса». Гони всё как есть, имён только не называй. Некий сотрудник, некая фирма…
– Понял, Рогдай Сергеевич. Я могу идти?
– Нет, – бросил директор. – Не можешь… – Снял очки, насупился, покряхтел. – Ты мне вот что скажи… Как ты теперь относишься ко Льву Львовичу? По-человечески.
– А как я могу к нему относиться? Полностью согласен с вашим мнением. Сука.
– А по-собачьи? Ты куда бежал, когда поводок перегрыз? Тебя ж чуть ли не у памятника Бианки перехватили! Фирма-то совсем в другой стороне… Это что же выходит? Он тебя сдать хотел, а ты его – выручать?
У Ратмира был вид уличённого в шалости школьника. Странно: то, что казалось естественным в собачьей ипостаси, в человеческой воспринималось как несусветная глупость. Даже вспоминать неловко.
– Ты одно пойми, – тихо, проникновенно сказал директор. – Лев Львович для меня теперь фигура конченная. А вот тебя, Ратмир, мне бы терять не хотелось… Я вот чего боюсь: заступишь ты послезавтра на службу, войдешь в образ – и снова помчишься спасать этого… – Рогдай Сергеевич с омерзением пожевал губами. – Короче, возьми себя в руки, в зубы – во что хочешь… Ты мне нужен, понял?
– Понял… – глухо отозвался Ратмир, по-прежнему не поднимая глаз.
Директор долго смотрел на него и качал головой.
– Хороший ты пёс, – со сдержанной грустью произнёс он наконец. – Был бы чуть похуже – цены б тебе не было…
Глава 8.
Щенячье счастье
Странно было сознавать, что рабочий день в самом разгаре, а ты идёшь по тротуару одетый, на двух ногах – и ничего тебе за это не будет. С высоты человеческого роста мир представлялся совершенно в ином ракурсе. Возможно, стоило даже говорить о двух мирах: верхнем и нижнем, поскольку с переходом из одного в другой, что подтвердит вам любая собака, меняются не только ощущения – меняется система ценностей, логика, мораль, законы. В верхнем мире, например, следует остерегаться легавых, зато можно пренебречь «гицелями». В нижнем – наоборот.
Прямоходящие сотрудники предпочитают различать не миры, а служебное и свободное время, но как эти понятия ни именуй, суть их остаётся прежней.
Прогулочным шагом Ратмир миновал знакомое до слёз здание Госпитомника и, оставив слева кинотеатр «Пират», специализирующийся на показе старых фильмов («Бешеные псы», «Хвост виляет собакой»), двинулся вдоль парковой ограды, одобрительно разглядывая попадающихся навстречу нудисточек и хмурясь при виде нудистов. Спешить ему особенно было некуда. Корреспондент «Парфорса» ограничился тремя- четырьмя вопросами и отбыл, а Ляля, к сожалению, отпроситься пораньше не смогла. Стало быть, успеем и в школу зайти, и в «Собачьей радости» посидеть. Кстати, о «Собачьей радости»! В прошлый раз миляга Боб любезно разрешил воспользоваться своей квартирой в интимных целях. Будем надеяться, что он не откажет и сегодня. Но это всё потом… Ратмир приостановился, затем как бы невзначай свернул в Сеченовский переулок. Видимо, не только преступника, но и жертву тянет иногда на место преступления. Хотя почему жертву? Вы это бросьте! Жертву нашли!
Переступив бетонный порожек подстенка, развороченный неизвестными злоумышленниками при изъятии звена парковой решётки, Ратмир постоял немного со склонённой головой перед усыпанным визитными карточками пепелищем. Должно быть, осознавал, что именно здесь каких-нибудь несколько часов назад его собирались похитить – и, сложись всё по-другому, скулил бы он теперь в подвале на краю Булгаково, не смея встать и заговорить, не ведая, кончилось рабочее время или же ещё длится…
Со стороны это напоминало минуту молчания.
Наконец Ратмир вздохнул и, осторожно ступая, дабы не испачкать в золе белые кроссовки, обогнул пепелище. Вот руины скамьи, к которой он был привязан. Вот заросли, куда он… Внезапно лицо его выразило тревогу, быстро перешедшую в смятение. Ратмир раздвинул один прогал между кустами, другой. Выпрямился, озадаченный. Огляделся. Присутствия людей в этой части парка не чувствовалось. Подошёл к пролому, выглянул. Сеченовский переулок оживлённостью также не отличался. Вдалеке, правда, кто-то кого-то выгуливал, но и эта парочка удалялась с каждым шагом.
Не теряя времени, Ратмир решительно вернулся к кустам, где, ещё раз оглядевшись, опустился на четвереньки. Закрыл глаза, постоял так немного, потом открыл их вновь. Однако это были уже не те глаза. Светилась в них живая собачья смышленость, но ни в коем случае не угроза, свойственная представителям некоторых других пород. Чутко тронул широкими ноздрями воздух – и, тихонько взвизгнув от радости, кинулся к третьему, такому неприметному на человеческий взгляд прогалу. На полдороге спохватился, замер, сделал над собой усилие – и, поднявшись с четверенек, шагнул в заросли. Наклонился, скрывшись в зелени почти целиком, долго хрустел ветками. Наконец разогнул спину и полез обратно. Выбравшись на поляну, тщательно отряхнул ладони и удовлетворённо огладил правый оттопырившийся карман джинсов, словно бы пытаясь оттопыренность эту несколько заровнять.
Помнится, давным-давно некий учёный обнародовал предположение, будто каждый человек пользуется на службе одним полушарием мозга, а в быту – другим. Трудно судить, насколько он был в этом прав, но факт остается фактом: в собачьей ипостаси Ратмир прекрасно ориентировался на местности, однако стоило ему принять вертикальное положение, как его немедленно поражал топографический идиотизм. Стыд головушке: не смог найти учительскую. На том месте, где, по его воспоминаниям, ей надлежало располагаться, почему-то оказался туалет.
И Ратмир неуверенно двинулся по влажному линолеуму пустого школьного коридора. Направление роли не играло. Куда бы он ни пошёл, всё равно заранее известно, что придёт не туда.
Белые плотно прикрытые двери классных комнат с виду были массивны, однако звук пропускали, как фанера.
– Записываем условие, – повелевал неумолимый женский голос. – Если собачью ногу считать хвостом… то сколько ног будет у собаки? Опустите руки! Задача придумана Авраамом Линкольном. Поэтому не всё так просто…
– Покатились глаза собачьи золотыми звёздами в снег… – декламировал кто-то на пятёрку.
