— это он!). А в Слепнево в 1911 году АА ходила за грибами и он увязывался за ней. Николай Степанович был недоволен: 'Как ты можешь хоть пять минут быть с таким пошляком?'.
У Кузьминых-Караваевых с А. И. и К. Ф. говорила об Анне Николаевне Энгельгардт, а я с Левой — отдельно: Лева рассказывал мне планы своих рассказов: Телемах (Атлантида и пр.), о путешествиях в страну цифр и др.
Лева говорил о журнале, который хочет издавать, не может придумать названия. Хочет: 'Одиссея приключений' (АА: 'Не по-русски это'), просит меня придумать. Подвернулась 'Звериная тропа'. Ему понравилось.
...что в тринадцатилетнем возрасте — так уметь переделывать и чувствовать стихи, как это делает Лева, — необыкновенно.
Вчера (18-го июня) у Кузьминых-Караваевых была А. А. Лампе, вернувшаяся из Парижа (в Париж ездила к сыну. Сын недавно умер). Ее поездку туда устраивала (хлопотала) АА.
Д. С. Гумилев умер осенью 1922 года.
С Горьким АА раз в жизни виделась.
Эфрос рассказал Л. Н. Замятиной, а она сегодня утром — АА, что Шилейко женился.
АА с Петровым-Водкиным встречалась у Кругликовых. Позже — в заседаниях коллегии (Дома искусств?).
К спору: АА спросила, какие у нее традиции.
Я: 'Анненский...'
Не согласилась: только в детских ('Вечер'), в 'Четках' нет, в 'Белой стае' уже с о в е р ш е н н о нет тоже.
Я: 'Пушкин'.
Не согласилась. Нет. На это никто не указывает. Приведите примеры...
Лозинский не знает Батюшкова. (... — не пугался бы за Николая Степановича, что в нем так сильны традиции и влияния на него.)
'Мне почему-то кажется, что я никого не люблю, кроме Тапы...'
Традиция — частушка — Черное море — белый корабль (...), чугунная ограда, сосновая кровать.
Эрмитаж.
Leonardo da Vinci.
Ватто.
Ingres (этот не нравится).
David.
Позументы.
В Эрмитаже к АА подошла дама...
О статье Адамовича. АА показывала у Пушкина в дневнике: 'Ужасно люблю'.
Николай Степанович говорил АА, что она рассказывает все, что о ней говорят. Цыганки говорили только хорошее. И АА все рассказывала — 'Ты не рассказывай, а то получится впечатление, что ты хвастаешься'. А теперь говорят дурное — потому АА и все дурное о себе рассказывает.
АА милая.
О хвастовстве: 'Вот чего не было у Блока... Ни в какой степени. С ним можно было год прожить на необитаемом острове и не знать, что это — Блок!'.
У него не было ни тени желания как-то проявить себя в разговоре. Блок был очень избалован похвалами, и они ему смертельно надоели.
— А у Николая Степановича было хвастовство?
— Нет, не было. Но ему было приятно, когда его хвалили. Он не был избалован похвалами и поэтому очень ценил их и помнил, не показывая, однако, этого.
АА не считает Леву обыкновенным мальчиком.
Как Лева пишет стихотворение...
Лева очень хочет прочесть Данте и Гомера. Говорил это мне и АА.
Лева в Бежецке стал читать 'Гондлу'. А. С. Сверчкова увидела, отняла и заперла 'Гондлу' в шкаф. По-видимому, считает, что это Леве не следует читать, потому что там — о любви. АА советует мне дать Леве прочесть 'Гондлу' — Леве будут полезны взгляды Николая Степановича на войну, на кровопролитие, которые он высказывает в 'Гондле' (антивоенные взгляды).
Комнату искать? Нет. Теперь какие-то другие планы.
Разговор с Левой об университете. А педагогический техникум в Бежецке чушь.
Сегодня Лева был в первый раз в Эрмитаже (сегодня — со мной и АА был).
А. И. говорила, что в Эрмитаже была один раз всего.
'Не могу не работать. Все свободные минуты — читаю. Когда одна — не могу не читать'. Это началось перед отъездом О. А. Судейкиной — когда начала читать Данта (по-итальянски. Данта начала читать перед самым отъездом О. А. Судейкиной). 'Вся моя ученость и пошла в Данта'.
Лева написал сегодня стихотворение о Гаральде. История — Негера.
Люди, намеренно искажающие и врущие о Гумилеве: А. С. Сверчкова, Павлов, А. Н. Энгельгардт, С. А. Кузьмин-Караваев, Кривич, Голлербах (он и она), О. Зив. (?).
Вчера (19 июня) Л. Н. Замятина звала АА в театр. АА отказалась. Людмила еще раньше сказала Эфросу (но вчера же?), что АА будет в театре. Вероятно, поэтому Эфрос вчера не пришел (как обещал АА).
Рыбаков после своего хамства не пришел извиняться, даже не позвонил. Хам.
Долгий разговор об издании полного Гумилева. Для комментированного нужно признание полное и инициатива (и уж, во всяком случае, санкция) Академии наук. Этого в ближайшие восемь-десять лет ожидать нельзя. Поэтому надо не полное, всеобъемлющее издание подготовить в первую очередь, а кратко комментированное и состоящее только из лучших произведений.
О биографии Батюшкова в академическом издании. Скучно предельно. Очень подробно и очень скучно. Биографии Пушкина — нет. Есть отдельные статьи, очерки, они живые, потому что в них описания местности, истории, действующих лиц. Выведен живым не только Пушкин, но и окружавшие его лица, даны их характеристики.
Здесь же (биография Батюшкова) вся биография не разбита на периоды (что очень затрудняет чтение и изучение) и выведен живым только один Батюшков на всем протяжении, а все остальные (бесконечно пестрящие фамилии и только фамилии, имена) совершенно не характеризованы — не люди, а тени. Батюшков среди теней. От этого так скучно, А казалось бы — у Батюшкова очень интересной должна быть биография (интересная жизнь — войны, Париж, пожар Москвы и пр., и пр.).
Прочитал эту биографию... 'Я разлюбила Батюшкова после такой биографии'. Стали говорить о Гумилеве. Составили план его биографии (АА записала; уж и раньше составляли такой план). О судьбе Гумилева непризнанный и при жизни, и теперь по ряду обстоятельств...
АА русских писателей в детстве (Достоевского и пр.) читала по изданию Маркса.
Бальмонта читала в юности, с тех пор не читала почти, потому что терпеть не может его.
Вчера или сегодня читала Данта. После Шенье, Батюшкова и после XVIII века, после чувственности и эротизма, после французской телесности и проч. страшно читать Данта — кристально чистого, прозрачного, небесного, наивного в своей чистоте, безмятежного.
О несовершенстве мотоциклета, аэроплана и трамвая. Нет бесшумности. комфортабельности и безопасности (как, например, а автомобиле).
Долгий разговор о Леве. У меня читала его стихотворение (о Гаральде). Сказала ему... (Обрыв.)
В Мраморном дворце с АА долгий разговор о Леве. Я доказывал, что он талантлив и необычен. АА слушала — спорить было нечего: я приводил такие примеры из моих разговоров с Левой, что против них нельзя было возражать. АА раздумывала, потом: 'Неужели будет поэт?' — задумчиво.
Николай Степанович сказал АА, когда было без пяти минут четыре, а АА сказала, что ей надо до четырех позвонить (на Невском): 'Вот ты всегда так. Дотерпишь до последнего, а потом говоришь'.
Лева настолько в мире фантазии, что предмет увлечений в натуре (тот, о котором мечтал) уже неинтересен ему...
Полное сходство Левы и Николая Степановича — в характерах, во всем...
