Мельпомены, большинство детей зевают, вертятся юлой в креслах и стреляются друг в друга бумажками. Но порой (о да, такие мгновения бывают в каждом представлении, а иногда они затягиваются до волнительных минут) эти бестолочи-дети вдруг затихают, раскрывают рты и смотрят на меня, величественного, умудрённого опытом, прекрасного в своём бессердечном благородстве, смотрят и трепетно внимают тем словам, что я произношу со сцены.
Это мгновения торжества! Абсолютного и бесповоротного. Как говорят неглупые, но нервные англосаксонцы, миром управляет рука, качающая колыбель. Я понимаю эту поговорку так: лишь из детского материала можешь ты вылепить нечто достойное и жизнестойкое, нечто, что может обуздать окружающее безумие, создать справедливое и долговечное общество. Только этих юных человеков можно покорить и направить в нужное русло. Став взрослыми, они перестают быть управляемыми.
Я прекрасно понимаю, что ничто и ни из кого я не вылеплю. Что вообще могу я вылепить на материале этой далеко не бездарной, но совершенно непроявленной пьесы? Да ничего. Но мгновения — они дорогого стоят. Они придают некий смысл моей деятельности, моему бессмысленному существованию. Я благодарен детям за их краткосрочное внимание, я чувствую свою значимость и цельность, я ощущаю, что могу на что-то влиять — пусть почти безрезультатно, но результат не главное, главное процесс.
Да может, вовсе и не в этом дело. Может, оно просто в том, что я нашёл себя и вполне доволен тем, что делаю? Доволен тем, что временно установил согласие с самим собой?
Вы не поверите, но иногда мне дарят цветы!
Скрип подмостков
Актёры вовсе не такие бесполезные существа, как может показаться на первый, второй, третий и все последующие взгляды. Актёры нужны народу. Вот представьте, что городская теплоэлектроцентраль, превратившаяся в мутные годы первоначального накопления капитала из тихого и мирного государственного предприятия в помпезное и претенциозное открытое акционерное общество, проводит в собственном актовом зале торжественное мероприятие, посвящённое Дню энергетика. Ведущие — парень и девушка — найдены. Дипломы и благодарственные письма подписаны. Вип-особы, среди которых (ого-го!) сам областной министр промышленности и энергетики, прибыли. Ансамбль народной песни, парочка певцов- солистов, детский танцевальный коллектив и аккордеонист Уразбаев, лауреат российских и международных конкурсов, приглашены. Но надо ведь и о юморе для народа подумать! Этакий юмористический монолог в петросяновско-задорновском стиле очень даже украсил бы концерт. А после? Ресторан для вип-особ заказан, экзотические танцовщицы подогнаны и, будучи пока одетыми, зябко ёжатся в прохладной подсобке, служащей гримёрной. Избранные выпьют, закусят, полюбуются стриптизёршами, кого-то из них впоследствии увезут на своих «Мерседесах» и «Лексусах» куда-то в даль несбыточную, но и здесь юмор позарез требуется. Да посолёнее! Пьяненьким випам над тёщами смеяться неинтересно, им сальности подавай. Что-нибудь про вагинальные выделения и пердёж.
Вот здесь-то и выступаю на арену я.
Вообще-то я не с них начал. Как обычно — с детей. Помню первый такой выход в коллективной солянке.
— Владимир Николаевич! — пригласила к себе в кабинет директриса. — Вот товарищ из управления по делам молодёжи (товарищ, пацанчик двадцати с небольшим лет, поднялся со стула и необыкновенно уважительно потряс руку), им бы номер для концерта ко Дню всеобщей компьютерной грамотности. Этакая звонкая юмористическая реприза. Я знаю, вы сможете. Материал подберём, у Семёна Альтова что-то про компьютеры было.
— Вот ещё! — фыркнул я. — Семён Альтов! Я и сам напишу.
— Ну тогда тем более! — возрадовалась директриса, а товарищ из управления тоже изобразил бурную радость.
Через неделю я выступил на этом концерте с собственным пятиминутным монологом. О компьютерах. Самое главное, понимал я, не выдать этой враждебной публике свой интеллект. Не отпугнуть и не удручить её его глубинами. Чем тупее, тем лучше. Чем стандартнее, тем больше понравлюсь.
Пару тонких и многозначительных умностей всё же вставил (между прочим, в зале над ними кто-то хмыкнул), а в остальном общий посредственно-глуповатый мессидж выдержал блестяще. Публика смеялась. Честно-честно. Негромко, но смеялась. То есть это именно то, что было нужно.
По большому счёту, даже не смех здесь определяющий. Определяющим становится чувство собственного «я» в этих гротескно-экстремальных условиях. Преодоление самого себя и враждебной (публика враждебна всегда) кучки народа в зале. Удовлетворение от понимания, что ты справился, что одурачил всех, включая себя, бесподобно. Вдвойне, втройне, во сто крат бесподобнее понимание, что в эти быстротечные (всё же быстротечные, хоть и могущие обманчиво казаться бесконечными) мгновения ты беззастенчиво и безапелляционно становишься тем, кто ты есть на самом деле. Придурком. Человеком- недоразумением.
С первого выступления на том компьютерном празднике я раз и навсегда определился с образом. Я вовсе не искал его, он пришёл сам. Я всего лишь стал собой. Потерявшимся в жизни лохом, не понимающим элементарных вещей. Чёрт меня подери, да я такой и есть! Я ничему не научился, я так и путаюсь в человеческих эмоциях и определениях окружающей материальности. Представ в образе великовозрастного болвана, ни уха ни рыла не понимающего в компьютерном мире, я понял, что болваном мне и нужно оставаться.
После первого выступления, признанного всеми успешным, меня стали приглашать на другие мероприятия. К теме каждого из них я писал новый монолог. Мне нравилось делать это: писать, придумывать ситуации и героев, окружающих меня воображаемого, многократно усиливать собственную недоразвитость, наделять её новыми нюансами и оттенками. Более того, я обнаружил в себе замечательный прорыв в сфере развития и становления личности: я совершенно не считал подобные занятия унизительными (как мог бы, наверное, ещё каких-то пару лет назад). Нет, я не униженный и оскорблённый чмырь, заброшенный судьбой в скользкую область обслуживания простолюдинов незатейливыми развлечениями. Нет, я бунтарь против действительности, я тот, кем я был, я остался тем же самым, просто стал мудрее и опытнее. Я не бросаюсь на реальность со сжатыми кулаками и перекошенной от злобы рожей, она всегда отыщет возможность укрыться от подобных выпадов. Я притворяюсь покорным, я смеюсь над ней, я хитёр и многозначен, в каждой моей фразе куча смыслов — вы трактуете их по-своему, а я так, как нужно мне.
В конце концов, как можно бунтовать против того, чего нет? Её нет, этой самой реальности, нет ни людей, ни земной тверди, ни космического пространства. Всё давным-давно отмерло, улетучилось, испарилось, сжалось в невидимое Большое Недоразумение, ничего уже нет и в помине. Да и не было никогда, потому что толщи времени, сминающие друг друга, — это никакая не реальность, это даже не её подобие.
Я бьюсь с этим Ничем в унисон. Я Человек-недоразумение, отражающее Большое Недоразумение несуществующего мира, я хохочущее отсутствие, мне хорошо и спокойно в моей воображаемой нише.
За короткий срок я стал хорошо зарабатывать и, после коротких, но мучительных раздумий, вынужден был уйти из театра. Совмещать эти занятия уже не было возможности. Более того, я страстно возжелал стать не просто клоуном для корпоративов, а всенародно известным и любимым юмористом.
Первая возможность всерьёз заявить о себе предстала на «Всероссийском конкурсе юмористических реприз «Юморелла» (так помпезно назвали его организаторы, хотя участие в нём приняли лишь представители четырёх центральнороссийских областей) в Курске — туда съехалось около полусотни таких вот недоделанных шутников, как я. Едва разглядев, что это за публика, я, смертельно волнующийся, неспокойный, нервный, вдруг понял, что они мне не конкуренты. Это были обыкновенные провинциальные дуракаваляльщики самого низкого пошиба, преимущественно из деревень и небольших посёлков.
