— И с родителями… Ты давно уже не боишься за мать и перестал бояться отца. Ты вырос.
— Да, — сказал я.
— Ты даже врагов не боишься, верно? Ты просто не веришь, что можешь умереть.
— Не верю, — прошептал я.
Голос в темноте стал почти вкрадчивым:
— Но я знаю, чего ты боишься, Данька. Странный такой страх, неожиданный. Ты боишься, что тебя предаст друг. Что с ним случится что-то такое, что…
— Замолчи! — крикнул я. — Замолчи! Лэн меня не предаст!
— В жизни — возможно. А вот здесь, в Лабиринте меча, предал. Но и ты не стал его спасать, так что все честно.
— Я знал, что это все не по-настоящему!
— Разве? Подозревал — но не знал. Значит, ты его предал, и теперь пришло время расплаты… Данька, а почему ты так боишься предательства друга?
Я молчал.
— Тебя всегда предавали? Или ты предавал сам? А, Данька?
— У меня не было друзей, — с трудом выговорил я. — У меня никогда не было настоящих друзей.
Летящий-Лэн засмеялся.
— У кого они есть, Данька… Впрочем, ты сказал правду. Смелый поступок.
— Со своим страхом нужно быть смелым.
— Хорошие слова. Что ж, попробуй.
Лязгнул металл, и что-то просвистело в воздухе рядом с моим лицом. Я отшатнулся, но слишком поздно. Щека стала мокрой и липкой, а по полу забарабанили капли.
— Чуть точнее, — прозвучало из темноты, — и тебе конец.
Прижимая ладонь к лицу и стискивая в другой руке Меч, я отступил. Щека болела толчками — то сильнее, то слабее.
— Тебе конец, — повторили из темноты. — Ты не видишь меня, а я тебя вижу. Даже Настоящий меч тебе не поможет.
Снова свист рассекаемого воздуха, но на этот раз я успел пригнуться. Враг был где-то рядом. Придуманный мною враг, который убивал не хуже настоящего…
Я потянул рукоять, и клинок выскользнул из ножен. Настоящий меч был виден сквозь тьму — тонкая светлая полоса.
— Решил попробовать? — подбодрили меня из темноты. — Ну что ж, давай… Не промахнись.
Я слышал, где он стоит. Прекрасно слышал. Словно Летящий-Лэн хотел, чтобы я его ударил.
— Не промахнусь, — пообещал я. — Мне будет трудно не попасть.
Развернувшись спиной к своему страху, я поднял Настоящий меч. И ударил — не целясь. Трудно промахнуться по темноте.
Раздался треск, словно бритвой полоснули по бумаге. И в глаза мне ударил свет. Я зажмурился, невольно прикрываясь руками и все же видя своим Настоящим взглядом, как клочья тьмы съеживаются и исчезают. Последней погасла тьма на том месте, где стоял Летящий-Лэн.
По полу тихо стучали капли. Кровь — она не красная, она черная. В ней есть тьма. В ней всегда была тьма.
Комната, в которой я стоял, была последней. Никакого выхода — лишь дыра в потолке, узкий и длинный колодец, в конце которого дрожала искорка света.
Я посмотрел на меч в своих руках — Настоящий меч. По светлому клинку струились белые ветвистые разряды. Капля крови, упавшая на него, зашипела, сгорая.
— Ты мне пока не нужен, — сказал я мечу, И тот послушно исчез. Лишь ножны остались на поясе. Я взмахнул руками, расправляя Крыло. По комнате прошел ветер, сметая к стенам пыль.
Здесь не было никаких воздушных потоков, и взлетать было трудно. Но я взлетел, отдавая Крылу остатки сил. Странно, их оказалось так мало…
Я так и не поднялся к концу колодца. Где-то на полпути стены сомкнулись вокруг меня — и растаяли. Не успев толком сложить Крыло, я вывалился в комнату оружейника — не то через потолок, не то через стену. Хорошо, что Крыло смягчает удары.
Оружейник сидел у стола, глядя на Котенка. Тот по-прежнему лежал перед ним. Кажется, они о чем-то разговаривали.
Лэн спал на диване, подложив под голову руки. Ни в какой Лабиринт он за мной не спускался, и, сообразив это, я окончательно расслабился.
— Рад за тебя, мальчик, — сказал оружейник. Он ничуть не удивился моему появлению, голос его был спокойным и чуть печальным.
— Я победил, — сказал я, садясь рядом с Лэном.
— Понимаю. Иначе ты не вернулся бы — спокойно подтвердил торговец.
Я потрогал лицо. Крови там уже не было, ни капли. Но через щеку тянулся шрам — Тонкий, словно бы заживший давным-давно.
— Трудно пришлось? — поинтересовался оружейник.
Я кивнул. Мне почему-то казалось, что он примется расспрашивать меня, но он не сказал больше ни слова. Просто сидел и смотрел то на меня, то на ножны Настоящего меча.
Пихнув Лэна в плечо, я встал и посмотрел на Котенка. Тот отвернулся.
— Пойдем домой, — сказал я.
Всю дорогу Лэн расспрашивал меня о Лабиринте. А когда понял, что я не хочу говорить, надулся и замолчал. Котенок бежал рядом, непривычно тихий и молчаливый.
Мы поужинали в «Заведении» к восторгу очередной порции зевак. На этот раз котенок не стал их мучить — оживленно беседовал с Магдой и заказывал то новую порцию рыбы, то блюдце сметаны. Потом мы поднялись в свою комнату, и обиженный Лэн, не снимая Крыла, завалился на кровать. Котенок устроился у него в ногах.
Минут пять мы молчали. Лэн уснул — у него с этим никогда не было проблем. А мы с Котенком сидели в полумраке — лишь из окна падал тусклый фонарный свет.
Первым сдался Котенок.
— Данька, ты сердишься на меня?
— Нет, — честно ответил я. — Я рад, что у меня есть Настоящий меч.
— Тогда почему…
— А почему ты мне все не рассказал с самого начала? — спросил я.
Котенок начал нервно умываться. Потом спросил:
— Ты когда понял?
— Когда ты с оружейником разговаривал.
— И что понял? — Котенок явно не терял надежды.
— Ты не случайно меня притащил в этот мир. Ты знал, что здесь нет солнца. И хотел, чтобы я ввязался в войну с Летящими!
— Я не сразу это узнал, — тихо ответил Котенок. — Веришь?
— Как это — не сразу?
— Данька, я же не мальчик. Я вообще не человек. Я просто Настоящий свет, отраженный Настоящим зеркалом и принявший форму.
— Ну и что?
— Ты не обидишься, если я все расскажу?
— А это мы посмотрим! Рассказывай!
— Когда в какой-то мире исчезает Свет, это беда для всех миров. И для обычных, и для тех, где с Настоящим светом тоже не все в порядке.
— Это ты про наш мир, что ли?
Котенок кивнул и поморщился. Потом, словно набравшись смелости, продолжил:
— Данька, Настоящий свет — это вовсе не добрый волшебник, или бог, или что-нибудь такое,
