и хрупкости – канатоходец Тибул. Высоты он панически боялся и поэтому никак не мог вжиться в свой образ.
На этом дискуссия о спектакле и закончилась. Автобус приближался к месту своего назначения – селу деревенского типа – Махаловке.
Тощак Второй
Надувная кукла наследника Тутти
Дом Культуры села Махаловка был полон. Приезд артистов, пусть даже из областного центра, был здесь редким событием, и собрались все. В первом ряду сидела местная элита – председатель сельсовета, врач, ветеринар, продавщица магазинчика и милиционер. Народившаяся буржуазия и нарождающееся фермерство представлены не были. В Махаловке роды явно обещали быть поздними и затяжными.
Булкина стояла за кулисами в костюме мальчика Тутти. Самый критический миг – сцены, где надо было играть за двоих, – пока еще не настал. Сейчас она надувала реквизит – большую, в рост настоящей двенадцатилетней девочки, куклу из резины телесного цвета. Кукла была куплена помрежем Игорем Константиновичем в американском секс-шопе. По официальной версии – для сексуально озабоченного друга, который умер от инфаркта, не дождавшись подарка. По неофициальной – жена Игоря обнаружила куклу в его портфеле и устроила грандиозный скандал. Выкидывать куклу бережливый Игорь не стал, а оформил ее в бухгалтерии театра как реквизит. Теперь она всегда была у него под руками, но вдали от глаз ревнивой супруги.
Говоря откровенно, именно это и явилось причиной постановки «Трех Толстяков».
– Лид-дочка, мил-ленькая, – странно запинаясь пробормотал «Тибул» и шлепнул Булкину по попе. Вживаясь в роль отважного канатоходца, он явно выпил для храбрости. – Как планы на вечер?
Булкина смерила Толика надменным взглядом наследника престола и спросила:
– Милый, почему ты проявляешь ко мне внимание, лишь когда я играю мальчишеские роли?
«Тибул» смутно улыбнулся и побрел в отгороженную ширмой гримерную. Булкина, продолжала надувать куклу. С легкими щелчками из нежно-розовой девичьей груди прорезались коричневые пуговки сосков.
– Отвратительно, – сказала Булкина, разглядывая куклу. Потом закрыла вентиль, и втолкала трубочку, через которую надувалась кукла, ей в пупок. Все прочие места практичные американцы зарезервировали для других целей.
– Быстренько, быстренько, – заторопил Лиду подбежавший помреж. – Сейчас твой выход…
Вдвоем они принялись одевать куклу в прозрачное кисейное платье. Краем глаза Лида следила за происходящим на сцене. Там прыгал в окружении чахлой массовки ученый Гаспар. Задрав голову он комментировал переход Тибула по канату через площадь. Играл Семенов хорошо, некоторые зрители даже поднимали глаза, словно надеялись увидеть под низким потолком канат и идущего по нему Тибула.
– Ах! Ах! – кричал Семенов. – Мое сердце прыгает, как яйца, опущенные в кипяток!
Зрители одобрительно матерились.
Гвардейцы из массовки тем временем громко разговаривали о том, как они готовятся подстрелить Тибула. Танечка, уже переодетая во Второго Толстяка, сидела за кулисами, занеся молоток над капсюлем от охотничьего ружья. Семенов продолжал надрываться:
– Тибул обращается к гвардейцам! Он обещает им мир, землю и деньги! Тибул опытный популист, гвардейцы заколебались. Они дерутся друг с другом! Ах! Ах!
Настал черед первого появления наследника Тутти и его куклы. Лида глубоко вдохнула – и, вальсируя, вышла на сцену. Кукла, завлекательно улыбаясь широко раскрытым ртом, болталась в ее руках.
В зале повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь похрустыванием семечек. Впрочем, оскорбленными или возмущенными зрители не выглядели. Скорее – заинтригованными.
– Срамота! – сказала продавщица. Но как-то неубедительно.
– Раз-два-три, раз-два-три, – кружась с куклой, говорила Лида. – Я – Тутти, наследник Трех Толстяков! Меня не пускают играть с детьми, и мой единственный друг – это чудесная наду… заводная кукла. Раз-два- три! Как я люблю тебя, моя милая кукла!
В зале стали похохатывать. Кто-то одобрительно выкрикнул:
– А малец-то не промах!
Подталкиваемые помрежем, на сцену вновь выступили гвардейцы и окружили Лиду. Опустив куклу, Лида остановилась и воскликнула:
– Здравствуйте, мои верные гвардейцы? Почему вы так возбуждены?
– Потому что мы ненавидим Трех Толстяков и тебя, их единственного наследника! – ответил один из гвардейцев. – Дети наши мрут, дети голодают, а ты играешь с куклой! Отдай ее сюда, злобный волчонок!
Гвардейцы вырвали из рук Лиды куклу и унесли ее за картонные кусты в глубине сцены. Оттуда послышались крики:
– Так! Так ее!
Временами из-за декораций на миг высовывалась то рука, то нога несчастной куклы. Зрители недоумевающее переглядывались.
Лида повернулась к залу и с надрывом выкрикнула:
– Гвардейцы ругают Трех Толстяков! Гвардейцы отобрали мою куклу и тыкают в нее саблями!
Из зала донесся довольный голос доктора:
– Вполне ожидаемая трактовка. Не понимая, что происходит, ребенок описывает происходящее в доступных ему терминах: «в куклу тыкали саблями»!
Лида покосилась на помрежа – тот грозил кулаком гвардейцам, слишком уж энергично размахивающим куклой. А за его спиной уже готовились выходить на сцену Три Толстяка.
Все вроде как шло замечательно. Только краем глаза Лида заметила, как к председателю, сжимая что- то в руке, подошла жена и стала что-то шептать на ухо. Возмущается, наверное…
Наконец, сцена кончилась, и Булкина вернулась за кулисы. Зрители оживленно аплодировали. Лишь сидящее в первом ряду сельское начальство казалось окаменевшим. Лидочка с удивлением заметила, что почти у всех, за исключением ветеринара, в руках маленькие транзисторные приемники. Похоже, они слушали новости, продолжая тем не менее наблюдать за ходом пьесы.
За кулисами Булкина с удовольствием зашвырнула куклу в угол и сказала помрежу:
– Игорек, дай бедному ребенку сигарету… Да что вы все, с ума посходили? – Последнее замечание было вызвано маленьким приемничком, к которому приник помреж. Рядом с ним, напряженно вслушиваясь в тихий голос диктора, стояли Леопольд Львович и старик Семенов.
Помреж молча протянул Булкиной пачку сигарет и сказал:
– В столице беспорядки, Булкина. Говорят, что власть перешла на сторону восставшего народа. Омоновцы отказались стрелять в народ…
– А это значит, что скоро все солдаты откажутся воевать против народа, – цитатой из роли продолжил Семенов.
– Ну и что? – закуривая спросила Булкина. – Нам-то что с того? Мы – народ. Кто бы ни победил, все равно власть будет наша, народная.
Но ее юмора не поддержали.
– Мы – интеллигенция, – хмуро сказал Игорь Константинович. – А народ – в зале. И сейчас он поспешит отрапортовать новой власти, о том, что всецело на ее стороне. И что провокаторы, играющие антинародную пьесу, ими пойманы, и сидят в крепком амбаре.
– Нет здесь крепких амбаров, – взбрыкнул Семенов.
– Для нас найдут.
– Ребята, – перепуганно спросила Лида. – А эта… наша власть… она точно уже победила?
– Пока неясно, – хмуро ответил помреж. – И это хуже всего. Непонятно, чем пьесу заканчивать. Значит…
– Значит, будем тянуть, – догадался старый и мудрый Семенов.
Тощак Третий
Совок
По радио передавали классическую музыку. Прижимая приемник к уху, Булкина следила за
