Гостиничного номера с расшатанной кроватью и мокрых от частых стирок простынь? Виртуальность тем и хороша, что внутреннее пространство своего дома можно делать сколь угодно большим.
Иду на свет фонаря в траве.
Движения медленные и вялые, сон почти отступил, смирившись, но нахлынула свинцовая усталость.
Домик маленький, это то ли хорошая дача, то ли скромный коттедж. Никого нет. Фонарь светит одиноко и тоскливо. На мгновение мне кажется, что сердобольная Мадам решила оставить меня в одиночестве. Нет, вряд ли. Сочувствие сочувствием, а бизнес на первом месте.
Сажусь перед фонарём — это старинная керосиновая лампа в закрытом сеткой корпусе. С такими спускаются в подземелья. В глубину.
Вокруг лампы вьются мошки, колотятся о стекло, бессильно пытаясь ворваться в свет. Люди куда глупее мошек. Они всегда находят огонь, чтобы обжечь свои крылья. На то они и люди.
Шагов я не слышу, просто на плечи мне ложатся руки. Неуверенно, робко. Словно привыкая.
— Здесь всегда так тихо? — спрашиваю я.
— Нет.
Я вздрагиваю. Даже голос её мне знаком.
— Всё зависит от гостей.
— Мне нравится тишина, — говорю я, по-прежнему не оборачиваясь.
— Мне тоже, — соглашается она. Может быть из желания понравиться. Может быть искренне.
И я решаюсь обернуться.
Она такая же, как на фотографии. В короткой юбке — не сексапильно-короткой, а просто в удобной летней одежде. В блузке дымчатого шёлка. На ногах серые босоножки, тёмные волосы стянуты на лбу ленточкой.
Девушка смотрит на меня серьёзно, изучающе. Словно я не клиент, которого ей придётся обслуживать, а действительно гость, которого можно принять, а можно и выгнать в ночь.
— Меня сегодня весь день называли Стрелком, — говорю я. — Но ты лучше зови меня Леонидом.
Она кивает, соглашаясь.
— И… если можно, — добавляю я. — Если можно, я буду звать тебя Викой.
Девушка очень долго молчит, и я решаю, что невольно обидел её. Но она лишь спрашивает:
— Почему? Я кого-то тебе напоминаю?
— Да, — признаюсь я. — Всё равно я забудусь, и назову тебя так. Давай лучше избежим этого.
— Давай, — соглашается она, садясь рядом, протягивает руки, греет их над фонарём, как над костром. — Я легко привыкаю к именам.
— Я тоже.
Мы сидим и молчим. Я чувствую, как потихоньку проваливаюсь — всё глубже и глубже…
— Вика…
— Что, Леонид?
— Я буду большим дураком, если усну сейчас?
— Не знаю, — говорит она. — Тяжёлый был день?
— Тяжёлые ещё будут.
— В доме есть кровать… как ты понимаешь.
Я киваю. Не хочется вставать и уходить из живой тишины в мёртвую.
— А если хочешь, я принесу тебе одеяло, — продолжает Вика.
— Спасибо. Это будет просто здорово.
Она встаёт, и я собираю остатки сил.
Глубина, глубина, я не твой… отпусти меня, глубина…
Вначале я сходил в туалет. Слава богу, провода от костюма и шлема достаточно длинные. Потом добрёл до тахты, упал на постель, отшвыривая подушку. В виртуальном шлеме и так голова задрана. К утру занемеет шея, но я не хочу сейчас уходить.
— Вика, включай дип… — прошептал я «Виндоус-Хоум». Цветная метель, и я вновь в глубине.
— Что ты сказал? — Вика стоит рядом. Та Вика, которая живая… почти…
— Нет, ничего.
Я беру одеяло, расстилаю на траве, ложусь. Девушка садится рядом.
Смотрю на звёзды. Они так близко, они так заманчиво ярки. Мне не хватает лишь прозрачных тонких крыльев — чтобы взлететь и разбиться о невидимое стекло…
— Вика, тебе не одиноко здесь, в глуши?
— А почему ты решил, что это глушь?
— Звёзды слишком яркие.
— Нет. Здесь хорошо…
Она ложится рядом, и я сдвигаюсь на одеяле, чтобы нам хватило места.
— Ты любишь небо? — спрашивает Вика.
— Да. Я люблю смотреть на звёзды. Только совершенно не знаю, как они называются.
— А зачем им наши имена… — Вика касается моей руки. — Смотри, упала звезда. Прямо над нами.
— Мы можем пойти и поискать её, — серьёзно говорю я. Вика отвечает не сразу, и я с ужасом понимаю, что сейчас придётся вставать.
— Нет, — решает она. — Ты на ногах не держишься, Стрелок. Мы её поищем утром. Звезда как раз остынет, и можно будет взять её в руки.
— Утром слишком светло, — замечаю я. — Лучше завтра вечером.
— Ты странный, — тихо говорит девушка. — Хорошо. Поищем завтра.
— Ты находила когда-нибудь упавшую звезду?
Вика молчит, но я чувствую, что она качает головой.
— Виртуальность отняла у нас небо, — шепчу я.
— Ты тоже это понял?
— Конечно. Мир уходит в глубину. В отражение реальности. Зачем летать к Луне или Марсу, если здесь уже доступны любые планеты? Пропал азарт. Пропал интерес.
— Зато развиваются электронные технологии.
— Разве? «Восьмёрка» — это просто очень крутой «686»… — я намеренно называю «пентиум-про» непринятым именем. — Ничего нового не родилось за последние пять лет. Топчемся на месте.
Вика тихо смеётся.
— Господи… спор о развитии технологий… Леонид, ты ведь в борделе.
— Знаю. Тебе неинтересно?
— Интересно. Я… я просто отвыкла от таких разговоров.
Она молчит, потом легонько касается моей щеки губами.
— Спи. У тебя язык заплетается, Лёня.
Не спорю. Мне не хочется с ней спорить.
Тем более, что она права.
Я закрываю глаза и засыпаю — мгновенно.
011
Мне снится сон. Мне часто снятся сны — за день сознание выматывается так, что разгрузка просто необходима. А сны для того и приходят, чтобы спасти нас от обилия впечатлений, досказать несказанное.
Обычно я не запоминаю снов. Лишь сумбурные остатки вертятся в голове, так и не осознанные до конца. Но сейчас сон ярок и впечатывается в сознание. Может быть потому, что я сплю в виртуальности.
Я стою на сцене, за тяжёлыми полотнищами занавесей. На сцене — человек с гитарой, он неподвижен, словно скован невидимыми цепями. Он поёт, но до меня не доносится слов. Между нами — глубина, ожившая, ставшая прозрачной стеной. И я напрягаюсь, пытаясь шагнуть к нему, разбить стену и услышать слова. Но глубина тяжела и упруга, словно резиновая плита. Меня отшвыривает обратно, я падаю на колени, замираю, не в силах пошевелиться.
Певец поворачивает голову, смотрит на меня. Кажется, он начинает петь громче. Но я всё равно не слышу. Я скован глубиной, спелёнут. Я беспомощен.
Певец кивает и отворачивается. Я вдруг понимаю, что это и есть Неудачник из «Лабиринта». Тот, кого я должен спасти… спасти, а не валяться на коленях под незримой резиновой тяжестью.
Но сил всё равно нет.
С противоположного конца сцены, из-за занавеса, появляется ещё один человек. Он в маскировочном комбинезоне, с винчестером в руках. Усмехается, глядя на меня, поднимает оружие. Это Алекс.
«Нет!» — кричу я, но звук вязнет в глубине.
