— Остыл? — интересуется Вика. — Молодец. Пойдём.
Мне уже не по себе от недавней вспышки. Странно, не ожидал, что меня можно так легко завести — ничего, в общем-то, не значащими словами.
— Кто он такой, Вика?
Она чувствует, что на этот вопрос придётся дать ответ.
— Ничего особенного. Просто человек, считающий себя вправе судить окружающих.
— Например — виртуальных проституток?
— Не только. Я знаю ещё пару мест, где Кепочка ставит свои эксперименты.
— Он что-то говорил о психологии…
Непонятно почему, но эти слова Вику смешат:
— Личность, неспособная к созиданию, обязательно ищет оправдания деструктивному поведению. Очень часто они принимают форму отстранённого наблюдения за несовершенствами мира. Особенно за такими, как наш бордель…
Мы входим в дверь, с которой улыбается чёрный котёнок, и Вика продолжает:
— Психология, в общепринятом понимании, крайне простая наука. Люди, неспособные самостоятельно вбить гвоздь или срифмовать пару строчек, ни капли не сомневаются в своей способности понимать — и судить других. В крайних проявлениях это становится смыслом жизни и источником самоутверждения.
— Кто ты, Вика?
— Психолог. Кандидат наук, если тебе интересно.
Она садится, стряхнув со стула каменную крошку. Комната после землетрясения явно нуждается в уборке. Поскольку второго стула всё равно нет, я опускаюсь на корточки.
— А тема твоей диссертации?
— «Сублимация аномальных поведенческих реакций в условиях виртуального пространства».
Словно извиняясь, она добавляет:
— Принято формулировать таким языком.
Вот оно что…
— Ты изучаешь таких, как Кепочка? — спрашиваю я. — Настоящий охотник за охотниками липовыми?
— Нет. Уже давно нет, Лёня. Изучать было интересно полгода, год. А сейчас — все они на одно лицо. И Кепочка, и остальные подобные ему. Все патологии едины, и если ты знаешь одного психопата, то можешь предсказать поведение тысячи.
— Тогда зачем…
— Потому что они есть. Здесь деструкция, прущая из них, может причинить боль одному, нескольким людям. В реальной жизни они оставят за собой след из сломанных судеб, отравленной любви, осмеянной дружбы. Может быть, даже из крови. А здесь они безвредны. Весь их гонор, звериные реакции, интриги и самомнение — пыль. Пыль на ветру.
— Но ведь тебе тяжело — здесь!
— И что с того? Больно не мне настоящей. Больно мне нарисованной.
— Вика…
— Я тебя прошу — не вмешивайся в дела заведения. А то Мадам снимет твой доступ.
Она улыбается, и я теряюсь.
— Ладно. В заведении я в ваши дела не вмешиваюсь.
— А за его пределами?
— Это уже вопрос личной свободы.
Вика разводит руками.
— Леонид, тебе сколько лет?
— Меняемся? — быстро спрашиваю я. — Информация на информацию?
В виртуальности никто не афиширует свои биографические данные. Но Вика даже не подозревает, насколько их не привык афишировать я.
— Хорошо. Мне двадцать девять, Леонид.
Прежде чем ответить, я ещё успеваю обрадоваться.
— Тридцать четыре.
— Никогда бы не подумала. Я тебе давала двадцать с небольшим.
Не стоит говорить, что мои опасения были прямо противоположными.
— Виртуальность лжива.
— Нет. Виртуальность — как лёд. Мы вмерзаем в неё раз и навсегда. Нашу первую маску невозможно снять. Потом можно придумать сотни тел, но то, первое, всегда будет заметно.
— Твоей первой маской была Мадам?
Вика берёт со стола сумочку, достаёт сигареты, закуривает:
— Да, Лёня. Мы получили грант на исследование сексуального поведения людей в виртуальном пространстве. Западники были немножко на этом повёрнуты… как-никак треть информации в сети касалась секса. Вот я и придумала такой образ — уверенная, тёртая жизнью, всё повидавшая хозяйка борделя.
— Он получился, — признаю я.
Вика выдыхает дым и спрашивает с лёгкой иронией:
— Может быть, я такая и есть? В глубине души?
— А мне плевать.
Вру я, вру. Но Вика не спорит.
— Зуко тебя успокоил?
— Почти.
— Он хороший специалист. Ты можешь спокойно приводить своего приятеля.
Смотрю на часы. Время ещё есть.
— Это не так просто, Вика. Тут важно угадать, и прийти за ним вовремя.
— Смешной вы народ, хакеры, — бросает Вика. Мне тоже смешно. Надо же! Меня посчитали крутым программистом.
— Ты позволишь у тебя поспать?
— Что?
— Поспать. Я почти сутки в глубине, а работать лучше со свежей головой.
Вика — вот чудо — подходит к вопросу по-деловому.
— Тебя разбудить?
— Да, через два часа.
— Спи. Будь как дома. Я сама тебя разбужу.
Она треплет меня по голове — жест скорее подошёл бы Мадам, но мне всё равно приятно. Кивает на постель и выходит в ту дверь, что ведёт в костюмерную. Через минуту Мадам выйдет из своей комнаты и отправится командовать девочками.
А я делаю не совсем корректный поступок. Достаю из кармана куртки катушку с тонкой нитью. На конце нити — грузик.
Ветер за окном не утихает ни на минуту, нитку раскачивает, но я всё-таки вытравливаю её до конца. Когда грузик касается склона, смотрю на нить: каждый метр её отмечен полоской красной краски.
Семь с половиной метров. Простыни тут не помогут. Ну ничего, в борделе наверняка есть верёвки, хотя бы в тех комнатах, что предназначены для садомазохистов.
Выкидываю катушку за окно. Мне чуть-чуть неловко, но я утешаюсь тем, что Вика наверняка разрешила бы этот маленький эксперимент.
Она ведь сказала — «будь как дома»…
Я плюхаюсь на узкую кровать, прямо на покрывало. Закрываю глаза. Но перед тем, как позволить себе уснуть, всё-таки выхожу из виртуальности и приказываю «Виндоус-Хоум» разбудить меня через два часа.
Сон приходит почти мгновенно. Я почему-то надеюсь, что снова увижу что-то сюжетное и пророческое — как в прошлый раз, когда Алекс расстрелял Неудачника. Но мне снится полный сумбур.
Радуга, сияющая над Диптауном. Ослепительные всполохи, похожие на дип-программу. Только эта радуга сложена из уступов, это библейская лестница, уходящая в небо. Я иду по ней, словно Компьютерный Маг в своих крылатых шлёпанцах. Цвета, оказывается, имеют разную плотность — я проваливаюсь в фиолетовых и синих слоях, слегка опираюсь на зелёные и твёрдо ступаю по жёлтым. Город подо мной ярок и наряден, я вижу его сквозь цветной туман.
Во сне я даже знаю, почему иду в небо. Где-то там, наверху, хрустальный купол глубины, разделивший мир пополам. Я должен разбить его — или оружием Маньяка, или голыми руками, как получится. Хрусталь треснет и прольётся на город — ослепительным звёздным дождём. Ведь звёзды — они из хрусталя, это не подлежит сомнению. Из колкого хрусталя, отражающего свет наших глаз.
И что-то случится. Может быть звёзды сожгут нас. Может быть — успеют остыть, и упадут в подставленные ладони. Не знаю, чего именно я хочу.
Главное — не ошибиться и ударить вовремя. Оно уже определено, то время, когда я смогу превратить барьер в миллионы хрустальных звёзд. Оно почти пришло, время…
— Время… Леонид, время…
Открываю глаза под шёпот «Виндоус-Хоум». Проходит пара секунд, прежде чем я осознаю, где нахожусь.
А ещё через мгновение входит Вика.
