– Угу, – прошептал Трикс, чувствуя, как покрывается холодным потом.
– Рыцарь Огусто был одним из тех, кто не щадя своих сил боролся с чумой. Вместе с другими рыцарями он стоял в карантине, не давая чуме распространиться. Преследовал бандитов, которые ради спасения от чумы готовы были убивать невинных людей. Он был славным рыцарем, но чума не обошла и его.
– Я понял, – сказал Трикс.
– Нет, ты не понял. Все рыцари из отряда Огусто пришли к нему и предложили дать свою кровь. Никто бы не погиб скорее всего! Но Огусто отказался. Он сказал, что должен дать пример того, как надо стойко принимать свою судьбу. Не вводить в искушение других людей своим чудесным спасением. И что он не вправе спасаться таким способом, за который раньше преследовал других…
– Он умер? – спросил Трикс.
– Конечно. Но ты же понимаешь, ученик, что баллады и предания складывают не про тех, кто вел обычную жизнь, а про тех, кто совершил что-то удивительное. Редкое. Человек может быть сколько угодно праведным, пока беда не коснется его самого. А вот тогда… тогда он способен стать тем злом, с которым сам и боролся.
Щавель вздохнул и поднялся. Отложил трубку. Легонько стукнул посохом – и на рукояти загорелся бледный голубой огонек.
– Идем, Трикс. Я полагаю, что самое время.
Трикс шел вслед за Щавелем по темным коридорам усадьбы. Они прошли из главного здания в левый флигель. Стали медленно, осторожно, подниматься по винтовой лестнице – пока не остановились перед прочной дубовой дверью. Сквозь щель в двери пробивался слабый свет.
Здесь Щавель остановился. Тронул Трикса за плечо и указал ему на обитый железом засов, закрывающий двери снаружи. Впрочем, сейчас засов был отодвинут.
– …придет, – донесся до них слабый, незнакомый голос. – Даже не сомневайся.
– Позвольте увезти вас отсюда, сэр Гиран! – это говорил Тимин. – В лесу есть одна сторожка, вы поживете там день-другой…
– Мой верный слуга… – печально ответил сэр Гиран. – Я столько раз просил: не говори про меня слово «жил», «поживет», «проживает»…
– Сэр Гиран…
– Не надо. Я помню молодого мага по имени Радион Щавель. Я видел его глаза, когда мы сражались с витамантами. Он все понял, и он придет. Я даже полагаю, что он стоит сейчас за дверью. Входите, господин волшебник!
Щавель откашлялся и распахнул дверь. Вслед за волшебником Трикс опасливо вошел в круглую комнату на вершине башенки.
Окна комнаты были забраны толстыми железными решетками. Обстановка была аскетичной, суровой – прочная кровать, маленький столик, один стул. На столе лежала обглоданная курица. Сырая курица. На кровати, под усеянным темными пятнами одеялом, лежал старик с зеленоватым, неподвижным лицом, на котором лихорадочно блестели глаза. Рядом на стуле сидел грустный, подавленный Тимин.
– Не спится, господин волшебник? – печально спросил он.
– Как и тебе, верный слуга, – ответил Щавель. – Как и тебе, отважный рыцарь Гиран Арадан. Спасибо за приглашение войти. Я вижу, твой ум столь же проницателен, как и раньше… когда ты был живым.
– Спасибо на добром слове, – ответил зеленоватый старик. – Но если честно, я приглашаю тебя войти вот уже второй час, каждые десять—пятнадцать минут. Я был уверен, что ты придешь, но не знал, когда именно.
– Как же это случилось, Гиран? – спросил Щавель.
– Как или почему?
– Вначале – как. Потом – почему.
– Я умирал, – просто ответил рыцарь. – От старости. Это было пятнадцать лет назад. И надо же было такому случиться, что в ту ночь, когда я готовился покинуть этот мир, в усадьбу постучался витамант.
– Витамант? На королевских землях? Пятнадцать лет назад? – Щавель был не просто удивлен, он был растерян и возмущен.
– С ним была королевская стража, мой друг. – Гиран вздохнул. – Это была тайная миссия с Хрустальных островов, витамант ехал к королю Маркелю для секретных переговоров. Обычное дело, ты же понимаешь, война уже давно закончилась, надо было налаживать какие-то контакты, искать точки соприкосновения…
– Да ты стал настоящим политиком, – пробормотал Щавель. – Ну, допустим…
– Витамант и стражники попросили пристанища на день. Они путешествовали тайно, ночами. Я счел, что не будет большой беды, если перед смертью я поговорю со старым врагом… что пристало королю, то не зазорно и его слугам. И тогда Гавар…
– Гавар? – воскликнул Щавель. – Гавар Вилорой? Рыцарь-маг?
– Он самый, – кивнул старик. – Да, я помнил, что когда-то мы скрестили с ним мечи… но все это было не важно в последний час. Гавар выслушал мою историю и предложил мне… свои услуги.
– Предложил тебе стать зомби?
– Нет-нет, не зомби! – возмутился старик. – Я же еще не умер к тому моменту. Он предложил мне стать личем, живым покойником, обманувшим смерть и обратившимся в ходячий труп, сохранить и разум, и чувства…
– Я полагал, что личем может стать только волшебник, – задумчиво сказал Щавель.
– Нет, не обязательно. Витаманты таких, как я, называют полуличами… магией мы не владеем, как и при жизни, но остаемся не-мертвыми.
– И что в тебе изменилось после преображения? – спросил Щавель. – Ты уж извини, старый боевой соратник, что я тебя допрашиваю. Но обычно поговорить с нежитью не удается.
– Ничего-ничего, я понимаю, – успокоил его Гиран. – Ты знаешь, изменилось многое. Перестали болеть старые раны. Дышать не обязательно… ну, когда не занят разговором, конечно. Я стал сильным и быстрым как в молодости…
Щавель перехватил посох поудобнее и кивнул:
– Спасибо, я учту. А какие изменения в психологии?
– Хочется есть сырое мясо, – вздохнул Гиран. – Если честно, то даже не сырое, а живое.
– Человеческое? – уточнил Щавель.
– Да нет, это не принципиально, – подумав, ответил старый рыцарь. – Я как-то теперь разницы особой не чувствую. Но я людей не ел, ты не подумай!
– Ни одного раза! – горячо подтвердил Тимин. – Даже когда к нам разбойники забрались, и господин Арадан им всем головы поотрывал – даже тогда никого не съел. «Убери, говорит, их с глаз моих. И принеси живую курицу побыстрее…»
– То есть ты можешь сдерживаться, – кивнул Щавель. – Это хорошо. Все-таки рыцарское воспитание дает о себе знать.
– Да, друг мой, – вздохнул Арадан. – Боюсь, не проживи я долгую и праведную жизнь – давно бы уже сожрал этих негодных крестьян…
– Кстати, а что они у тебя так распустились? – удивился Щавель. – Лентяйничают, не уважают господина…
– Так я же из дома не выхожу, – признался Арадан. – По мне же сразу видно – живой труп. А они чего-то чуют, видать. Догадываются. И подати платят редко, и живут так, словно в любой момент убежать готовы…
– Зачем ты это сделал, Арадан? – спросил Щавель. – Неужели пятнадцать лет взаперти грызть сырых куриц – это лучше, чем честно умереть?
– Сын у меня родился, Щавель! На старости лет жена сыном одарила. И сама в родах померла.
– Уже слышал. Мои соболезнования.
– Ну и скажи тогда, мог ли я оставить ребенка без попечения? – спросил Арадан. – Я же ничего за жизнь не нажил, не скопил. Старые доспехи да меч в щербинах – вот и все достояние. Живу на королевское вспомоществование, на то, что с крестьян соберу… Умер бы – остался бы младенец один-одинешенек.
