– Правда? Значит, пока шансы есть? Знаешь, мне все более и более хочется нажать на спуск. Пошли, гаденыш.
Помогая движению пинками, я завел мага в узкий проход между двумя ларьками. Синий мох, в изобилии росший на их стенах, задергался. Сумеречной флоре очень хотелось попробовать наших эмоций: моей ярости, его страха. И в то же время даже безмозглым растениям хватало инстинкта самосохранения.
Темный маг им был наделен с избытком.
– Слушай, чего ты от меня хочешь? – выкрикнул он. – Нам дали ориентировку, велели тебя искать! Я лишь выполнял приказ! Я Договор чту, дозорный!
– Я больше не дозорный. – Толчком я отправил его к стене, в ласковые объятия мха. Пусть высосет немножко страха, а то не удастся и поговорить. – Кто ведет охоту?
– Дневной Дозор.
– Конкретно?
– Начальник, я не знаю его имени.
Это почти наверняка правда. Впрочем, я его знаю.
– Тебя направили конкретно к этой станции метро?
Он заколебался.
– Говори. – Я нацелил ствол в живот мага.
– Да.
– Одного?
– Да.
– Врешь. Впрочем, не важно. Что приказано было сделать, обнаружив меня?
– Наблюдать.
– Врешь. И это важно. Подумай и ответь снова.
Маг молчал, кажется, синий мох излишне постарался.
Я спустил курок, и пуля с радостным пением преодолела разделявший нас метр. Маг даже успел ее увидеть – глаза округлились, приобретая более человеческую форму, он дернулся, но слишком поздно.
– Пока это только ранение, – сказал я. – Даже не смертельное.
Он корчился на земле, зажимая рваную рану на животе. Кровь в сумраке казалась почти прозрачной. Может быть, иллюзия, а может быть, личная особенность этого мага.
– Отвечай на вопрос!
Взмахнув рукой, я поджег синий мох вокруг. Хватит, теперь будем играть на страхе, боли, отчаянии. Хватит милосердия, хватит снисхождения, хватит разговоров.
Это Тьма.
– Приказано сообщить и по возможности уничтожить.
– Не задержать? Именно – уничтожить?
– Да.
– Ответ принимается. Средство связи?
– Телефон, просто телефон.
– Давай.
– В кармане.
– Кидай.
Он неуклюже полез в карман – ранение не смертельное, запас сопротивляемости у мага был еще высок, но боли он испытывал адские.
Такие, какие ему и положены.
– Номер? – поймав мобильник, спросил я.
– На кнопке экстренного вызова.
Я взглянул на экранчик.
Судя по первым цифрам, телефон может стоять где угодно. Такой же мобильник.
– Это оперативный штаб? Где он находится?
– Я не… – Он замолчал, глядя на пистолет.
– Вспоминай, – подбодрил я.
– Мне сказали, что сюда приедут в течение пяти минут.
Так!
Я посмотрел назад, на горящую в небе иглу. Вполне подходит, вполне.
Маг шевельнулся.
Нет, я не провоцировал его, отведя взгляд. Но когда он потянул из кармана жезл – грубый, короткий, явно не собственноручной работы, а купленную дешевку, – я испытал облегчение.
– Ну? – спросил я, когда он замер, так и не решившись поднять оружие. – Давай!
Парень молчал, не шевелился.
Попробуй он атаковать – я бы всадил в него всю обойму. Вот это было бы уже фатально. Но наверняка их учили поведению при конфликте со Светлыми. И он понимал, что безоружного и беззащитного мне убить трудно.
– Сопротивляйся, – сказал я. – Борись! Сукин сын, ты же не смущался, когда ломал чужие судьбы, когда нападал на беззащитных! Ну? Давай!
Маг облизнул губы – язык у него оказался длинным и слегка раздвоенным. Я вдруг понял, к какому сумеречному облику он придет рано или поздно, и мне стало противно.
– Сдаюсь на твою милость, дозорный. Требую снисхождения и суда.
– Стоит мне отойти, и ты сумеешь связаться со своими, – сказал я. – Или вытянешь из окружающих достаточно сил, чтобы реанимироваться и добрести до телефона. Ведь так? Мы оба это знаем.
Темный улыбнулся и повторил:
– Требую снисхождения и суда, дозорный!
Я покачивал пистолет в руках, глядел в ухмыляющееся лицо. Они всегда готовы требовать. Никогда – отдавать.
– Мне всегда так трудно было понять нашу собственную двойную мораль, – сказал я. – Так тяжело и неприятно. Это приходит лишь со временем, а у меня его так мало. Когда приходится придумывать оправдания. Когда нельзя защищать всех. Когда знаешь, что в особом отделе ежедневно подписывают лицензии на людей, отданных Тьме. Обидно, да?
Улыбка сползла с его лица. Он повторил, как заклинание:
– Требую снисхождения и суда, дозорный.
– Я сейчас не дозорный, – ответил я.
Пистолет задергался, застучал, лениво заходил затвор, выплевывая гильзы. Пули ползли по воздуху, будто маленький злой осиный рой.
Он крикнул лишь один раз, потом две пули разнесли в клочья череп. Когда пистолет щелкнул и замолчал, я медленно, машинально перезарядил обойму.
Изорванное, исковерканное тело лежало передо мной. Оно уже начало выходить из сумрака, и грим Тьмы смывался с молодого лица.
Я провел рукой в воздухе, сдергивая, сжимая что-то неуловимое, текущее сквозь пространство. Самый верхний слой. Кальку с обличья Темного мага.
Завтра его найдут. Хорошего, славного, всеми любимого юношу. Зверски убитого. Сколько Зла я принес сейчас в мир? Сколько слез, ожесточения, слепой ненависти? Какая цепочка потянется в будущее?
А сколько Зла я убил? Сколько людей проживут дольше и лучше? Сколько слез не прольется, сколько злобы не накопится, сколько ненависти не родится?
Может быть, я перешагнул сейчас тот барьер, который переходить нельзя.
Может быть, понял следующую грань, которую необходимо преступить.
Я опустил пистолет в кобуру и вышел из сумрака.
Останкинская башня иглой буравила небо.
– Поиграем совсем без правил, – сказал я. – Совсем-совсем без.
Машину удалось поймать сразу, даже не вызывая у водителей приступа альтруизма. Может быть, потому что на мне теперь была надета личина мертвого Темного мага, очень обаятельная личина?
