Лицо Маэстро искривилось. Словно я признался в копрофагии.
– Взглянете, принц… Но ведь истинная причина другая? Вы хотите уйти от заданности своих поступков. От детерминизма.
– Да.
– Сергей, это будет ложным уходом… Старая философская проблема о свободе воли решена. Мы несвободны. Нас несет основным потоком истории, и все, что нам дано, – это барахтаться более или менее энергично. Даже в настоящем, которое для вас является будущим, вы обречены делать то, чего потребует от вас ход истории. Свободы воли нет.
– Свобода воли, Маэстро, – это отсутствие человека, знающего твои поступки наперед. Вот и все.
Я встал – словно отсюда можно было уйти обычным путем. Поинтересовался:
– Мне нужно отдать Храму приказ о вашей «раскапсуляции»?
– Не обязательно. Когда вы улетите, я вновь стану для Храмов создателем – и единственным высшим контролером. Посижу здесь немного… и отключусь. Усну. До следующей плановой проверки или очередной нештатной ситуации.
– А скоро плановая проверка?
– Через десять лет. Когда позади тысячелетия, полторы сотни лет с пятнадцатью пробуждениями уже не гнетут, как вначале.
Мы смотрели друг на друга, словно осознав, что это последняя наша встреча – в уютном иллюзорном мирке Храма.
– Все-таки мы оба земляне, – тихо сказал я. – Счастливого дежурства.
– Счастливого будущего, – так же тихо отозвался Маэстро. – Удачи, принц.
Он протянул мне руку, и я не колеблясь пожал ее. Рука была теплой и твердой. Нормальная, сильная мужская рука. Маэстро оказался привидением самой высшей пробы. Теперь оставалось лишь пожелать и оказаться в ангаре Храма, где рядом с зеркальным шаром – боевым кораблем типа «Корсар» – ждали друзья. Эрнадо, Ланс, Редрак. Повизгивающий, грустный, лишившийся хозяина Трофей. И принцесса планеты Тар – Терри. Моя жена.
За те два дня, что мы провели на Земле, я успел обвенчаться с ней в православной церкви. Сам не знаю почему. Как не знаю и того, что заставило ее согласиться и на венчание, и на вечеринку с моими обалдевшими друзьями в маленьком городском кафе, и на вечер в лучшем номере самой дорогой гостиницы Алма-Аты. Очень удобно, что синтезаторы «Гонца» сумели скопировать образцы денег.
Может быть, она действительно меня любит? Принцесса Терри с планеты Тар…
Что-то упорно мешало мне уйти в свое свободное и загадочное будущее из несуществующего уюта, где останется размышлять о случившемся Маэстро. Неизбежность? Едва ли…
– Стас, – неожиданно для себя спросил я. – Данька… Даниил… с ним все было нормально?
– Да. Вы же доставили его прямо к порогу дома. И даже проследили, кто открыл дверь. С ним все в порядке.
– Я не о том. Стас, он был счастлив?
Помолчав, Стас пожал плечами:
– Он был известным… великим художником.
– В двадцатом веке были известные художники. Илья Глазунов…
– Я же о великих.
– И Марк Шагал.
Маэстро задумчиво смотрел на меня:
– Сергей, он стал великим художником. Тут уже не подходят обычные понятия счастья.
– Понятно.
– Возьмите в библиотеке кассету с его работами. Там есть и несколько биографий, весьма любопытных.
– Спасибо. Я и не подумал. Я возьму кассету с картинами – этого хватит. Маэстро, а он рисовал… космос?
Ловким движением Стас извлек из кармана пиджака яркую цветную открытку. Множественная фотография…
– Здесь десятка два его работ, самых известных. Посмотрите. Третья или четвертая – одна из немногих, где есть что-то космическое. Возможно, вам она скажет больше, чем мне.
Я не знаток живописи, но это был очень странный стиль. Если соединение сотен ярких, чистых тонов в одно цельное и гармоничное изображение – это и есть цветазм, то Данька придумал забавный стиль. Яркий и праздничный, как новогодняя игрушка. Тревожный и печальный, как ночное небо сквозь ветви дремучего леса.
Первая картина оказалась довольно обычной, художники любят мифологические сюжеты. И на Данькиной картине был Икар – мальчишка, его ровесник, с распахнутыми крыльями взлетающий к солнцу. Или падающий на солнце, не знаю – ракурс был очень странным.
Я сдавил уголок фотографии, изображение сменилось непроглядной чернотой. Сбой в работе, наверное.
– Это тоже картина, – довольным голосом произнес Стас. – Называется: «Было темно». Листайте дальше.
Я вызвал новое изображение. И замер, вцепившись в пластиковую открытку.
На картине был берег озера, освещенный странным разноцветным сиянием плывущих в небе лун – синих, оранжевых, красных, зеленых… Я не стал их считать – меня не интересовало, ошибся ли Данька. Потому что на песчаном берегу озера, в разноцветном полумраке, сидел, прижимая к коленкам похожее на собаку животное, прекрасно знакомый мне мальчишка. С мокрыми после купания волосами и запрокинутой к небу головой. Рядом с ним лежал на тонкой темно-бордовой, даже на взгляд теплой подстилке молодой, атлетически сложенный парень.
Меня Данька приукрасил… кажется.
А все остальное было точным.
Здорово он ухитрился взглянуть на нас со стороны.
Я повертел открытку. И вдруг заметил, что за ажурным силуэтом леса встает призрачная серая тень. Огромный шар, не то накатывающийся, не то отступающий от лесного озера.
Великие Сеятели…
Девяносто пять процентов памяти о «каникулах в космосе» было уничтожено. Остальное должно было превратиться в мешанину похожих на сон видений, непонятных фраз, забытых переживаний…
Но что-то осталось.
Я вспомнил, как осторожно прислонил Даньку – вялого, заторможенного, погруженного в надежный гипнотический транс – к стене у двери его собственной квартиры. Ланс и Эрнадо с парализаторами застыли на лестничных пролетах. Я долго смотрел на Даньку – ни малейшего следа страшной раны. Медицинский блок «Гонца» постарался на славу. Но и ему была неподвластна память…
– Может, так оно и лучше, а? – негромко спросил я. – Меньше переживаний и тоски. Травматическая амнезия. Родителям на радостях будет не до этого. Главное – ты дома.
Я достал из кармана алмаз – «сдачу» с гиперперехода принцессы. Ехидно улыбнулся: если это неизбежность, то приятная. И опустил его Даньке в карманчик модной, купленной в магазине «Элита» в центре города рубашки. Виновато объяснил:
– На память… Трофея, увы, не могу.
Хотел потрепать Даньку по щеке – и остановил руку. Уже не стоит.
– Пока, Данька. На озере было здорово, правда?
Его глаза смотрели сонно и бездумно. Я надавил кнопку звонка и метнулся вниз по лестнице. Вслед за мной бесшумной, едва различимой тенью – Эрнадо. На первом этаже он остановился, бросил короткий взгляд на браслет с экранчиком видеодатчика – незаметной пылинки на Данькиной рубашке.
– Порядок. Мать ревет и колотит его по щекам… чтобы очнулся. Вроде помогает.
Помогает…
Я оборвал поток воспоминаний – и вовремя. Комната для принятия решений растаяла, обернувшись грязной площадкой земного подъезда. У смятых, искривленных пинками перил стоял Маэстро, цепляясь за
