изменит судьбу…
Он сглотнул вставший в горле комок. Оглянулся. Старый дуплистый дуб рос в трех шагах от него. Эразм кинулся к дереву, привстал на цыпочки, подтянулся — дупло было чуть высоко для него. Всунул голову в темное, пахнущее прелыми листьями и гнилью отверстие. Внутри что-то зашуршало — лесная мышь, устроившаяся в дупле на ночлег, в панике юркнула в щели дуба.
Эразму на это было наплевать. Собственно говоря, он не считал, что люди, животные и растения заметно отличаются друг от друга.
Он закрыл глаза. Он заткнул бы и уши, но ему приходилось цепляться за край дупла. Поэтому он просто попытался ничего не слышать — ни голос учителя, ни свист огненных плетей, ни угрожающий, похожий на тигриный рык (Эразм никогда не видел тигров, но полагал, что они рычат именно так) звук, который издал Палач.
Уйти от всего.
От прошлого.
От настоящего.
От будущего.
Прошлое не важно. Настоящее несущественно. Будущее не определено.
Он не какой-нибудь там предсказатель, он пророк. Он — голос судьбы. Он скажет то, что будет правдой.
Нужно только, чтобы его кто-то услышал. Обязательно нужно.
Но чем плох этот старый дуб?
Мальчик представил свою тень, лежащую на дне дупла. И опустил голову ей навстречу.
…Эразм открыл глаза. Учитель сидел рядом, баюкая на весу левую руку. Рука казалась помятой, будто пожеванной.
— Палач… — прошептал Эразм.
— Тебе удалось, мальчик, — с недоумением в голосе ответил учитель. — Не представляю как, но ты сказал свое пророчество в пустоту. И Палач ушел. За мгновение перед тем, как убить меня.
— Я сказал не в пустоту, — ответил Эразм. — Я… я сказал дубу.
На лице учителя появилась легкая улыбка.
— Ах вот как… Что ж, наверное, твоя любовь к деревьям — она не зря. Наверное, это часть твоего дара. Предвидение того, что, только возлюбив дубы и осины, ты сможешь спастись.
Он захохотал и смеялся долго, до слез, прежде чем подняться и отряхнуть с одежды пыль и грязь. На ней еще оставались темные пятна, но это учителя не смущало.
— Тогда нам пришла пора проститься, юный Эразм. Ты знаешь свои способности, ты сумеешь за себя постоять. Если ты захочешь власти и силы — ты получишь ее. Сам или в Дневном Дозоре.
— В Дублине?
— В Дублине, Эдинбурге, Лондоне. В любом городе мира, который есть или будет.
Он даже похлопал Эразма по плечу, прежде чем повернуться и пойти вдаль по дороге. Наверное, ему действительно понравился этот ученик. Но он, конечно же, не обернулся.
Эразм посидел немного в пыли, размышляя. Страшный враг исчез. Светало.
Жизнь обещала много интересного, а Эразм всегда был жизнелюбив.
Он решил пойти обратно в усадьбу и посмотреть, что стало с Бетти. Быть может, не так уж и плохо, если она стала равнодушной ко всему. Быть может, теперь она позволит ему некоторые вещи, от которых с хихиканьем отказывалась раньше…
Я некоторое время молчал. Потом сказал:
— В книжке написано, что это был вяз.
— Дуб, — немедленно отозвался Эразм. — Вязы я не очень-то и люблю. Дубы куда глубже и содержательнее.
— А как звали вашего учителя?
— Я полагал, что вы знаете, — обронил Эразм.
— Уже догадываюсь, но…
— Его звали Завулон. Мы больше никогда не встречались, но как я знаю, он уже много лет как глава Дневного Дозора Москвы. Вы ведь знакомы, верно?
— Зараза, он же мог все нам сразу рассказать! — в сердцах воскликнул я. — Он уже имел дело с Тигром!
— Завулон никогда не рассказывает всего, — ответил Эразм.
— А вы, Эразм?
— И я тоже, — ухмыльнулся Эразм. — Я не играю в дозорные игры, благодарю покорно! Но все рассказывают только идиоты. Информация — это и оружие, и товар.
— Если товар… то мне кажется, что вы нам кое-что должны, — наудачу бросил я и посмотрел на нелепый бонсай, стоящий над камином.
Эразм нахмурился и тоже уставился на подарок Гесера.
— Должен, — признал он неохотно. — Вот только не понимаю, сколько именно… Ладно, спрашивайте. Я отвечу еще на несколько вопросов. Допустим… на три. А потом будет мой черед спрашивать.
Ох уж мне эти старые маги с их формальностями! Три вопроса, три ответа…
— Вы говорили, что ждете меня, — сказал я. — Что ждете давно, считали меня французом…
— Может, и к лучшему, что вы русский, — сказал Эразм. — Я вас не очень люблю, уж извини, еще со времен Севастопольской кампании. Но французов не люблю еще больше.
— Еще со времен Столетней войны… — пробормотал я.
— Почти что так. Но вы, русские, в прошлом. Вы мертвый враг, а мертвого врага можно и уважать, и жалеть.
Я как-то даже не ожидал от себя такой реакции. Стакан треснул в моей руке, осколки стекла и остатки виски забрызгали пол, а во взгляде, видимо, появилось что-то очень неприятное. Эразм мгновенно поднял руки в успокаивающем жесте:
— Стоп-стоп-стоп… Это всего лишь мое мнение, мнение старого отошедшего от дел предсказателя. Я… не учел, что вы совсем еще молоды, Антуан. И был излишне резок.
— Не то слово, — сказал я вполголоса.
— Никто из Великих не связывает себя с тем народом, из которого он вышел, — примиряюще сказал Эразм. — Но вы молоды, я забыл об этом. Приношу свои извинения, Ан… Антон.
— Принимаю… — мрачно ответил я.
— Я действительно ждал вас, — сказал Эразм. — Дело в том, что одно из моих пророчеств касалось меня самого. Там не было ничего особенного… несколько слов. «И на исходе придет ко мне Антуан, который узнает смысл первого и услышит последнее».
Я нахмурился:
— Это о чем?
— Это обо мне, — пояснил Эразм. — Ваш визит, возможно, означает, что я скоро умру. А вы узнаете смысл моего первого пророчества и станете свидетелем последнего.
— Что говорится в вашем первом пророчестве? — спросил я.
— Это второй вопрос? — уточнил Эразм.
— Да!
— Я не знаю, — улыбнулся старый пророк. — Я же рассказал вам, Антуан, — я прокричал пророчество в дупло старого дуба.
Мне пришлось подумать с полминуты, прежде чем я задал третий вопрос. Спорить по поводу бездарно профуканного второго было бесполезно.
— Каким образом, расскажите четко и внятно, я могу услышать ваше первое пророчество?
Прежде чем ответить, Эразм налил себе еще виски. Потом спросил:
— Уверены ли вы, что хотите этого? Прошло двести пятьдесят лет, но вдруг это пророчество еще не исполнилось? Тогда, стоит вам его услышать, вы запустите таинственный механизм пророчества. Во-первых, оно сможет исполниться, если вы перескажете его человеку. Во-вторых, до тех пор, пока вы будете
