Дошло до того, что представителям Верховного Совета СССР пришлось записать на тексте договора свое особое мнение о том, что изменение союзного государственного устройства находится в противоречии с волей народа и Конституцией. Кстати, после этого к подписанию документов представители Верховного Совета СССР больше не допускались. Их мнение, а точнее — позиция союзного парламента, полностью игнорировалось. Проект договора, который появился в результате этих политических манипуляций, по мнению независимых экспертов, прямым путем вел к уничтожению СССР. И Горбачев об этом прекрасно знал.
Я уже упоминал о том, что в течение нескольких часов перед заключительным заседанием Ново- Огарев-ского совещания мы вместе с заместителем председателя Комитета конституционного надзора СССР профессором Б. Лазаревым доказывали союзному президенту, что большинство статей проекта договора находятся в вопиющем противоречии с Конституцией и результатами референдума, что формула «Союз суверенных государств» означает полное разрушение той государственной системы, которая почти семь десятилетий строилась советскими народами. Горбачев вроде бы соглашался с нашими доводами.
И все же перед заключительной встречей в Ново-Огареве мне снова вручают завизированный президентом проект Договора «О Союзе суверенных государств».
— Что это значит? — с возмущением спрашиваю я у помощника президента по политическим вопросам Г. Шахназарова. — Ведь мы же вместе условились, что нам нельзя уходить от федерации, нельзя не считаться с результатами референдума.
— Я это помню, — отвечает помощник, — но формула «Союз суверенных государств», предложенная Александром Николаевичем Яковлевым, дает Михаилу Сергеевичу больший простор для компромисса…
Горбачев давно оценивает всех по своим меркам и со своей колокольни. Ему, видимо, даже в голову не приходит, что, кроме возни политических скорпионов, существуют такие понятия, как забота об интересах народа, защита величия и единства своей страны.
У всех, кто выступил в августе 1991 года против разрушения Советского Союза, было достаточно власти. В совокупности она превышала власть президента, да на его полномочия никто и не посягал. От президента требовали одного — защитить Союз от развала. Представлять гэкачепистов некими полупьяными недоучками, не понимающими, что они делают, столь же наивно, как и представлять бывшего президента страны невинным агнцем, не ведавшим, что происходило в Сумгаите и Тбилиси, Вильнюсе или Фергане.
Многие из тех, кого сегодня обвиняют в «организации путча», неоднократно ставили перед Горбачевым вопрос о своем уходе из большой политики. Я был свидетелем таких заявлений со стороны Павлова и Язова, трижды сам говорил президенту о невозможности работать в той гнетущей обстановке. Каждый из нас — специалист в своем деле, профессионал, которому нечего было опасаться за свою карьеру.
«Я-то думаю: ну что из того, что тут страшного? — поучает Горбачев в «Российской газете». — Я вот не президент, сложил полномочия в известной ситуации, и что из этого?» Оказывается, сам он все осознал, сам ушел, а не его «ушли» беловежские заговорщики, предварительно сообщив об этом президенту Соединенных Штатов!
Даже на самом последнем витке существования Союза президент СССР умудрился еще несколько раз предать интересы страны.
Действительно, что мешало ему добиться подписания Союзного договора на Пятом съезде народных депутатов СССР через две недели после августовских событий? Ведь «путчисты» уже были упрятаны за решетку, а к власти пришли демократические спасители «форосского пленника». Но не тут-то было! При самом непосредственном участии Горбачева распускается Съезд народных депутатов СССР — последний оплот существования Союза. Отвергается даже та сугубо конфедеративная схема, которую поспешно предложил союзный президент. И не «путчисты» тому виной, а боязнь республиканских лидеров, что на смену власти союзного центра придет непредсказуемая власть Ельцина.
Спрашивается, что заставило Горбачева, едва дождавшись роспуска ненавистного ему Съезда народных депутатов СССР, подписать б сентября 1991 года постановления Государственного Совета о признании независимости Латвии, Литвы и Эстонии? Ведь даже не очень сведущий в юриспруденции человек скажет, что это вопиющее нарушение Конституции СССР и союзного закона «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», что это явная узурпация полномочий Верховного Совета. Однако юриста по профессии и беспринципного политикана по характеру — Горбачева это не смутило, как не смутило его то, что одним росчерком своего пера он в одночасье превратил в иностранцев и изгоев миллионы людей в своей собственной стране, обрек их на долгие годы страданий и унижений.
За августовскими событиями последовал действительный в полном смысле этого слова государственный переворот, прямое посягательство на советский конституционный строй, территориальную целостность, безопасность и обороноспособность страны.
Апогеем этого переворота стал беловежский сговор. И недаром его участники тайно сошлись недалеко от польской границы. Они с тревогой ждали, что будет делать союзный президент. Он оставался Верховным Главнокомандующим, и было достаточно одного президентского слова, чтобы от подписантов и их документов не осталось и следа. Теперь стало доподлинно известно, что Горбачеву из Белоруссии шли звонки от органов безопасности, как поступить с «вискулевским триумвиратом». Ведь речь шла о судьбе величайшей державы, о трехсотмиллионном народе, о глобальном равновесии мировых сил. Но не было нужного твердого слова от человека, поклявшегося сохранять и защищать Союз.
Не было этого слова и тогда, когда через два дня после опубликования беловежского заявления народный депутат В. Самарин принес в кабинет Горбачева подписанное почти пятьюстами народными депутатами заявление о немедленном созыве чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР. Списки этих депутатов сегодня лежат передо мной. Здесь подписи более одной пятой состава Съезда, а значит, законная, конституционная обязанность созвать высший орган власти страны. Что последовало за этим? За этим последовало гробовое молчание президента Горбачева. И прав Н. Рыжков, когда он в одном из своих выступлений задал вопрос: почему спикера парламента, обвиняемого в затяжке созыва сессии Верховного Совета, держали в тюрьме, а президенту не ставится в вину то, что он вообще не созвал союзный съезд по требованию законного числа депутатов, не обратился к народу, к Организации Объединенных Наций, к мировой общественности.
Для разрушения Союза ССР не было объективных предпосылок. Его разрушили не народы, не трудящиеся разных национальностей. Советский Союз был развален в результате ожесточенной и грязной борьбы за власть безответственных политиков, среди которых на одном из первых мест стоит бывший президент СССР.
Было совершено преступление перед народами, преступление, нити которого ведут не только в столицы бывших республик, но и за рубежи страны. И когда такие ультрадемократы, как господин Бурбулис, называют преступные беловежские соглашения делом своей жизни, они сами приковывают себя к позорному столбу.
Роспуск Съезда народных депутатов СССР повлек за собой стремительное ослабление союзной власти. Начался обвальный процесс отторжения республик оттого политически и экономически единого организма, каким был Советский Союз. Сам союзный президент своими решениями открыл для этого зеленую улицу. 6 сентября 1991 года за его подписью выходят постановления только что созданного Государственного Совета СССР о признании независимости Латвии, Литвы и Эстонии. Это произошло на следующий день после роспуска Съезда народных депутатов СССР, на котором подобные решения могли вообще провалиться.
Вправе ли был Государственный Совет принимать постановления, фактически закрепляющие выход из СССР трех республик, народы которых более полувека жили в дружбе и согласии с другими народами нашей страны? Нет, такими полномочиями Госсовет не обладал. Его акты были в вопиющем противоречии с Конституцией СССР, союзным Законом «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР» и наносили тяжелейший удар по интересам сотен тысяч проживающих в Прибалтике
