Завтра суббота, выспимся как следует, позавтракаем и обсудим сложившуюся ситуацию, после чего
Когда все было выпито и съедено в меру возможностей собравшихся, когда глаза у всех уже слипались, встал новый щекотливый вопрос.
— Как спать будете, молодые люди? — с самым невинным видом спросила Татьяна Константиновна. — Я к тому, что у Ани постель рассчитана не то что на две, но даже не на полторы персоны.
Зять залился густой краской, за что сразу получил от тещи плюсик, а Нюра решила за двоих:
— Думаю, что пока порознь.
Татьяна Константиновна легко согласилась.
— Ну, так ладно, — сказала она. — Я думаю, Гена с дороги о горячей ванне мечтал. Аня, дай ему большое полотенце, а я твоему мужу пока диван застелю.
Так они и сделали.
Пока Гена стоял и фыркал под душем, Татьяна Константиновна с Аней убрали со стола, перемыли всю посуду и даже пропылесосили комнату.
За все это время они не обменялись друг с другом ни единым словечком.
Наступила ночь.
Пока в большой комнате пусть не очень громко, но при этом недвусмысленно ритмично поскрипывал новый диван-трансформер, Татьяна Константиновна лихорадочно придумывала способ поприличнее выпроводить из квартиры покойной Аннушкиной бабули вьетнамцев, за съём квартиры плативших щедро и аккуратно, и чистоту в квартире соблюдавших.
И когда часа в два ночи мимо комнаты мамы якобы бесшумно пробиралась на цыпочках из ванны Аня, наша неожиданная теща уже приняла все важные решения касаемо будущего своих детей.
С тем она заснула со счастливой улыбкой на губах и уже не слышала, что через час диван в гостиной заскрипел с еще большим энтузиазмом.
Едва первый луч декабрьского солнца проник в комнату Татьяны Константиновны, а произошло это около половины десятого утра, она легко и просто проснулась, оделась, сделала пару упражнений из хатха- йоги, заправила постель и пошла умываться.
По дороге в ванную комнату она тактично не заметила полуприкрытый обнаженный торс дочери, бережно обнимаемый за плечи сильной жилистой рукой Гены. Они мирно почивали на диване, и поэтому мама осторожно прикрыла дверь в комнату, а потом нарочито громко умылась и почистила зубы. Выйдя из ванной, она услышала в комнате шепот, поэтому отправилась на кухню готовить завтрак и готовила его достаточно долго и громко, чтобы дочь могла незаметно, как ей казалось, проскользнуть в свою комнату и одеться.
Через десять минут Аня вплыла на кухню, отчаянно зевая и потягиваясь.
— Доброе утро, — поздоровалась мама, на что получила маловразумительный зевковый привет.
— Выспалась? — Татьяна Константиновна взбивала яйца, на плите в сковородке уже шкворчала колбаска с луком, поэтому вопрос ее казался чисто ритуальным, без умысла.
Между тем умысел был. Если выспалась сама — значит, и муж выспался, и пора ему тоже вставать.
— Вроде бы, — все еще позевывая, ответила Анна.
— Ну, тогда буди Гену, завтракать будем.
Анюта озадаченно посмотрела на маму.
— Мама, — голос Ани был полон горечи разочарования. — Человек вчера ехал больше двенадцати часов, намерзся, устал, как собака, неужели его так необходимо будить в десять часов, да еще и в выходной. Я сама хотела поспать еще чуток.
— Нюришна, — голос Татьяны Константиновны понизился, и вследствие этого температура на кухне упала до минусовой. — Отныне я не желаю слышать в этой квартире ничего подобного. Что это еще за истерика? Ты теперь… не первый день уже замужем, как оказалось. А это значит, утром проснулась за час до мужа, приготовила завтрак, разбудила, накормила, проводила до дверей на работу. Дети-пеленки-кухня, ясно?
На лице Ани отразился неподдельный ужас.
— А ты что думала, в сказку попала? — продолжила пламенную речь мама. — Нет, любовь прошла, началась семейная жизнь. Домой раньше мужа, приготовила поесть, детей из садика, семеро по лавкам. Муж пришел — поцелуй, накорми, расспроси, как дела на работе. Дома чтоб полный порядок. А за это он горой за тебя, на руках носить будет. Цветы-подарки-любовь-морковь.
Тут Татьяну Константиновну и вовсе понесло. Брошенная мужем, когда Аньке было только полгода, она воспитывала дочь в гордом одиночестве, изредка только обращаясь к матери, чтобы та сидела с Аней, если в садике карантин. И она продумала будущую семейную жизнь своей дочери до мельчайших подробностей, включая месяц зачатия ребенка, чтобы в счастье дочери воплотилось ее нереализованное женское счастье.
Нюришна слушала с открытым ртом и думала, всерьез это мама, или это свойственный ей мрачный юмор.
— Ма, ты что, и вправду так думаешь? — наконец осмелилась спросить дочка.
— А когда я тебя обманывала? — Татьяна Константиновна даже задохнулась от возмущения. — И ты будешь так жить, я костьми лягу, но будешь.
Всё, это был клинический случай. Если Татьяна Константиновна собиралась лечь костьми — она ложилась. И, разумеется, добивалась своего.
Именно поэтому Аня находилась сейчас в предобморочном состоянии, ибо представила, что ожидает ее. А ожидало ее семейное ярмо, под тяжестью которого вся Аннушкина карьера художника накрывалась большим медным тазом, в котором она, так и не достигнув творческого апогея, будет стирать пеленки, носки, и иногда варить варенье.
Анна готова была идти на скандал. Татьяна Константиновна — аналогично. Но если вы думаете, что скандал в этом благородном семействе явление беспрецедентное, то вы в корне не правы. Две женщины на одной кухне — это уже притча во языцех, а две одинокие женщины — тем паче. Пусть редко, пусть раз в год, но мать с дочкой скандалили, поэтому никакого вреда, кроме пользы, от этого не было. Итак, вот он, скандал.
Но скандала не вышло. Вышел Гена.
Дико красивый, заспанный, но счастливо улыбающийся, как улыбаются люди, обретшие наконец-то смысл существования, Гена с любовью посмотрел на жену и тещу.
— Здравствуйте, милые женщины, — сказал он.
Только теперь Татьяна Константиновна увидела, что рубашка на Гене почти прозрачная. Причем не по причине природной прозрачности материи. Это была не импортная сорочка, а советская кондовая рубаха семидесятого года выпуска, с широченным воротом, только застиранная до полной прозрачности. Плотные льняные волокна истерлись за тридцать лет перманентной эксплуатации вышеназванного предмета одежды. Кроме всего прочего, рубаха была заштопана в самых неожиданных местах самым неожиданным способом, и все пуговицы, кроме двух верхних, отсутствовавших напрочь, были друг другу даже не дальними родственниками, а, скорее, кровными врагами.
Гена обратил внимание, что теща разглядывает его внешний вид как бы даже излишне подробно, и смутился. Спросил:
— Что-нибудь не так, мама?..
— Да нет, Гена, все хорошо, здравствуй. Садитесь, ребята, сейчас завтракать будем.
Ребята уселись, Татьяна Константиновна подала каждому по неглубокой тарелке с омлетом, разлила по стаканам шиповниковый чай и села завтракать сама.
Обещанного три года ждут. Именно поэтому после завтрака Татьяна Константиновна не стала проводить обещанный вчера вечером брифинг на тему «Как жить будете», а нагрузила детей работой по дому, а сама пошла утрясать возникшую жилищную проблему по знакомым.
На это она потратила времени раза в три больше, чем предполагала: ввиду аварии на АТС, Татьяне
