— Всегда, всегда ты относился ко мне без должного пиетета! — плаксивым голосом произнес карлик. — Пожалуйста, я улечу.
В это время в дверь позвонили. Сванте вскочил на ноги и побежал открывать, совсем позабыл о том, что он мокрый.
За дверью стоял пожилой, если не сказать — старый — господин в элегантном, хотя и достаточно поношенном плаще и фетровой шляпе. Господи, как в такую погоду можно ходить в теплой одежде?
— Вы… хм… господин Свантессон? — спросил этот пожилой мужчина у Сванте.
— Совершенно верно, чем обязан?
— Я ваш лечащий врач, Альфред Петерс. Вы меня помните?
— Вообще я не помню, когда в последний раз болел, и к тому же наш семейный врач не Петерс, а Хакиннен.
Мужчина тихо добродушно рассмеялся.
— Нет, вы не поняли. Я тридцать лет назад лечил вас от аутизма, не помните?
— От аутизма? — брови Сванте стремительно взлетели вверх. — Я никогда…
— Ой, простите, — смутился гость. — Я, наверное, не туда попал, ошибся… Хотя и фамилия, и адрес совпадают. Вот история болезни, взгляните, — и он протянул Сванте больничную карту, старую, но удивительно хорошо сохранившуюся. — Что у вас с головой, вы мокрый!
— Да… за компьютером сижу с самого утра, внезапно стало дурно, сунул голову под кран, как в детстве, — соврал профессор Свантессон, сам не зная почему. Он раскрыл историю болезни… да, это был именно он, и в тот год, когда Малыша-Сванте отправили на стационар, ему было девять лет.
— Я ничего не помню про аутизм, — шепотом сказал Сванте. — И разве он лечится?
— Вы позволите войти? — спросил доктор.
— Извините, не могу. Пока вы не объясните, в чем дело. Я совершенно не помню, чтобы попадал в какой-то стационар, хотя память у меня прекрасная.
Доктор Петерс опешил от такого напора, но очень скоро пришел в себя.
— Простите, пожалуйста, — еще раз извинился он. — Я просто навещаю своих старых пациентов. Тридцать лет назад была опробована методика ранней диагностики аутизма, и вы чисто случайно оказались одним из наших потенциальных клиентов. И у вас аутизм не был развит, и пребывал в каком-то странном полуактивном состоянии. Это была реакция на отсутствие должного внимания со стороны родных, вы стали выдумывать себе мнимых друзей… словом, стали уходить в свой внутренний мир. Но двадцать четыре дня стационара не дали вам порвать контакт с окружающим миром. Вы не дадите мне стакан воды, а то душно?..
Сванте впустил Петерса в квартиру и проводил на кухню, где усадил за стол и дал попить. На кухне он обнаружил пустую кастрюлю из-под супа в мойке и значительно опустевший стеклянный кувшин с компотом, стоящий на холодильнике. На полу валялись хлебные крошки и кожура от колбасы.
— О, господи, простите, у нас беспорядок, — забегал профессор по кухне. — Сын, видимо, заскочил из школы… я, когда работаю, ничего вокруг не слышу.
— Не беспокойтесь, — махнул рукой Петерс. — Я уже ухожу. Спасибо.
Он действительно очень быстро ушел, прихватив с собой историю болезни Сванте.
Закрыв дверь за Петерсом, профессор долго тер подбородок, пытаясь понять, откуда вдруг вывалился этот странный доктор и… карлик!
Взволнованный, Сванте вбежал в свою комнату, но там никого уже не обнаружил. Лишь в компьютере бегущая строка говорила: «Привет, Малыш!»
Едва успев прибраться на кухне и в кабинете, Сванте вновь нырнул в свою работу, но углубиться ему так и не удалось: странные визиты весьма смутили профессора. В том, что они взаимосвязаны, господин Свантессон не сомневался, но вот какова их подоплека?
Оба визитера знали Сванте в детстве. Причем один из них, карлик, представившийся только фамилией… странный он все же, очень странный… Карлсон, кажется, знал Сванте достаточно близко. Но почему тогда ничего не вспоминается? Точно так же и с Петерсом этим. Ни болезни, ни больницы в памяти не отложилось, хотя помнил себя Сванте чуть ли не с трех лет.
Он нервно набрал телефон Хакиннена, и когда тот снял трубку, сказал:
— Добрый день, Густав, это Свантессон.
— Здравствуйте, Сванте, — пропел на том конце провода доктор. — У вас что-то случилось?
— Нет, я проконсультироваться. Вы мою историю болезни помните?
— Что за вопрос… — обиделся Густав.
— Нет, я имею в виду болезни детские. Они там упоминаются?
— Да. Но я не понимаю, в чем…
— Скажите, Густав, — перебил Сванте доктора, — там что-нибудь есть про аутизм?
На некоторое время Хакиннен замолчал, анализируя слова пациента. Потом сказал:
— Откровенно говоря, такая запись есть. Но, поверьте мне, это полная чушь, и от чего уж вас там, в этом стационаре, лечили — понятия не имею. Да и где этот стационар имел место быть — тоже не ясно. Поймите, аутизм либо есть, либо нет, нельзя быть немножко беременной или слегка умершим. А уж о лечении и речи быть не может. Больные аутизмом не психи, но и не от мира сего. С ними можно наладить какой-то контакт, но это будет односторонняя связь, точнее, сам аутик на контакт не идет никогда. Только какие-то реакции на уровне условного рефлекса. Так что люди, поставившие вам такой диагноз — полные профаны от медицины. Хотя, признаюсь, и я не светоч психиатрии, и всех особенностей не знаю. Скорей всего, с ваших родителей пытались выколотить какую-то сумму, или вами прикрывали какие-то махинации в медицинской сфере.
— Какие могут быть махинации?
— Наркотики, например.
— Спасибо, — поблагодарил Сванте и положил трубку, не прощаясь.
Все прояснялось. Точнее, все запутывалось.
Однако свести всю полученную информацию к общему знаменателю прямо сейчас не удалось — вернулись Ян и Урсула с Сусанной. Пришлось держать ответ за съеденный суп, выпитый почти полностью компот и варварски наломанный хлеб. Суп, по версии Сванте, съели брат и племянник, которые на некоторое время остались холостяками (жена Боссе отправилась на Готланд, в Висбю, к заболевшему отцу, и задержалась там на неделю), и сегодня утром завтрак у них сгорел, а обед не предвиделся, поскольку оба решили провести день в порту. Компот Сванте тоже спихнул на Боссе с Ульрихом. С хлебом вину признал за собой — крошил голубям прямо из окна.
Урсула покачала головой, Ян и Сусанна открыли рты — таких фокусов от папы они не ожидали. Впрочем, все быстро успокоилось, Урсула приготовила молочный суп и гренки, Сусанна в меру сил помогала маме, а Ян уселся у себя в комнате читать.
Под вечер, сидя у телевизора и попивая какао, Сванте удалось расслабиться. Урсула быстро забыла странный инцидент на кухне, сидела рядышком на диване и держала мужа за руку.
— Ты очень расстроился? — спросила она.
— Из-за чего?
— Из-за того, что я рассердилась.
— Нет, не очень. В конце концов, я сам виноват — аппетиты Боссе и его сына прекрасно мне известны, мог и подстраховаться. А с хлебом тоже как-то неловко получилось. Не помню, чтобы я когда- нибудь крошил птицам хлеб.
Они обнялись и просидели так часов до девяти. Потом Урсула уложила спать Сусанну, наказала Яну не читать лежа в постели, и отправилась спать. Она знала, что Сванте будет сидеть перед открытым окном до двух ночи, не меньше.
Профессор Свантессон сел перед монитором, просмотрел наброски монографии о кобольдах — и уставился в небо над Стокгольмом. В голову лезли совершенно посторонние мысли.
Петерс или не доктор, или не совсем доктор. Во всяком случае, самого пребывания в больнице, а оно наверняка было, Сванте не помнил, но оно документально зафиксировано. При этом совершенно ясно, что никакого аутизма у Малыша… у Сванте не было.
Но почему мама и папа так легко согласились с таким диагнозом? Спросить бы у Боссе, но на его
