Воспоминания и впечатления

возможность длительного союза между Лениным и Богдановым, с одной стороны, и тов. «Никитичем», т. е. Красиным, — с другой. С тех пор Красин занял в большевистском мире пост одного из крупнейших практических вождей. Эта роль осталась за ним до конца 1906 г…

Выдвинулся и был избран в ЦК тов. Строев, т. е. Десницкий, долгое время бывший одной из основных фигур большевизма, потом отошедший, а сейчас числящийся в своеобразно сочувствующих Советской власти и работающий как выдающийся педагог и организатор рука об руку с нею.

Не стану перечислять других, как старика Миху⁵⁴, Раскольникова (из Самары), Вадима, сейчас, кажется, продолжающего стоять в стороне от движения, но некоторое время бывшего одним из виднейших деятелей партии⁵⁵, и т. п.

Съезд был немногочислен, но отборен по своему составу. На нем в конце концов создалось движение большевизма. Были выработаны определенные тезисы: держать курс на революцию, готовить ее технику, не забывать за «экономическим и закономерным» волевого организующего начала. За цель же положить себе диктатуру пролетариата, опирающегося на крестьянские массы⁵⁶.

Все это сделало большевистскую партию готовой к первым бурям и грозам революции 1905 г.

Январские дни застали меня все еще в Женеве⁵⁷. Нечего и говорить, какое огромное волнение переживала в то время партия, какой нервный характер приобрели наши митинги. Мы стали на точку зрения военной организации революции как таковой, в то время как меньшевики рассчитывали на парламентские формы, банкеты, демонстрации, стачки и т. п., мы говорили о диктатуре пролетариата, опирающегося на крестьянские массы, а они о диктатуре буржуазии, подпираемой пролетариатом.

К сожалению, вскоре после январских событий я почувствовал себя дурно и вынужден был просить небольшого отпуска, причем для отдыха уехал вместе с женой в Италию⁵⁸. Мы поселились во Флоренции, откуда я продолжал сотрудничать в «Пролетарии», но где главным образом занимался историей искусства, итальянской литературой, следя в то же время лихорадочно за событиями, происходившими в России.

В конце октября 1905 года я получил от ЦК предписание немедленно поехать в Петербург. Предписание это было мною исполнено сейчас же, и в Петербург я прибыл в первых числах ноября. В городе в то время шумела революция. Правительство как-то спряталось. В прессе доминировали левые газеты, и мальчишки звонкими голосами выкрикивали странные для России революционные названия новых листков.

Повсюду шли митинги. Петербургский Совет рабочих депутатов был несомненным вторым правительством, и оптимисты думали, что он располагает, пожалуй, большими силами, чем настоящее правительство⁵⁹.

Мне незачем здесь рассказывать о тех событиях революции 1905–1906 годов, которые в настоящее время известны всем и даже достаточно изучены. Я отмечу здесь лишь коротко, как надлежит в предисловии, некоторые отдельные факты, касавшиеся близких мне политических кругов и лично наблюденные мною.

Главными заботами центрального штаба нашей партии в начале революции, т. е. до поражения московского восстания, была постановка прессы и организации и вопросы о сближении с меньшевиками⁶⁰.

В первом отношении партия вступила сначала на несколько неправильный путь. Лично я вошел в редакцию газеты «Новая жизнь», которую Горький и Румянцев⁶¹ задумали еще до переворота 17 октября по типу в сущности левой газеты несколько беспартийного характера с марксистским оттенком. Мы унаследовали от этого плана хороший технический аппарат, который, быть может, с несколько излишней американской ширью вел П. П. Румянцев, но загроможденный значительным количеством чисто буржуазных журналистов. Достаточно сказать, что во главе редакции числились три лица: Ленин, Горький и… Минский⁶². За Минским тянулась целая вереница более или менее беспартийных людей, в то время, быть может, и искренне тяготевших к победной революции⁶³. Но что в сущности могло объединять нас с ними? Гораздо легче работать с какими-нибудь анархистскими или эсеровскими элементами, которые родственны им по своему миросозерцанию. Еще не пришло то время, хотя оно придет, когда марксизм развернется со всей пышностью заложенных в нем возможностей и сделается центром внимания и душою не только рабочего класса, но и трудовой интеллигенции. Этого мы не достигли еще и до сих пор. Но тут нисколько не вина нашей партии: действительно, пока некогда разрабатывать вопросы философии и культуры в самом широком смысле этого слова. Мы находимся еще в области первых завоеваний власти и первых упорядочений экономических основ быта. Строится суровый фундамент из едва облицованных камней, и о тонкостях архитектуры грядущих верхних этажей мечтают некоторые, но не говорит и не рассуждает никто. Они влюблены в их красоту, верят, но, заваленные текущей работой, отдаются жгучему моменту. Так это было, конечно, и в 1905 году. Так как я лично всегда отличался от других моих товарищей (за малым исключением) особенно острым интересом именно к этим грядущим верхним этажам, то со стороны Минского была сделана даже попытка чего-то вроде переворота в редакции «Новой жизни», а именно создания союза между наиболее левыми интеллигентами и наиболее «культурными» большевиками, к которым он сделал честь отнести меня. Конечно, на это предложение я ответил только пожатием плеч.

Когда «Новая жизнь» скончалась⁶⁴, партия вступила на более планомерный путь с изданием газеты «Волна»⁶⁵, а по закрытий ее — некоторых других⁶⁶. Это были газеты чисто партийные, велись они хотя односторонне, но тем не менее энергично и ярко и имели большой успех в массах.

Но ко времени их деятельности преобладание правительства реакционного над силами Совета сказалось уже с полной ясностью. Дело приближалось к аресту сперва первого состава президиума, а потом и второго…

В организационном отношении дело шло не особенно хорошо. И мы, и меньшевики одинаково сознавали, что Петербургский Совет рабочих депутатов покоится больше на известном подъеме рабочих, чем на подлинном политическом сознании, а в особенности на подлинной прочной низовой организации.

Дан⁶⁷ проповедовал в то время энергично устройство системы клубов, к чему кое-где и приступили. Чисто партийные организации, организации профессиональные, несомненно, отличались еще известной рыхлостью. Людей, как всегда, не хватало. Работа в армии шла, но главным образом в некоторых частях, расквартированных в Финляндии, что в свое время сказалось Свеаборгскими событиями⁶⁸ и т. п.

Однако и с этой стороны мы были еще далеки от того положения, которое создалось более серьезной империалистической войной к нашим дням. С крестьянскими восстаниями, вспыхивавшими в разных местах, мы были совершенно не связаны, за исключением Латвии, где движение «лесных братств» и вообще крестьянское массовое движение шло более или менее непосредственно под руководством партии⁶⁹.

Чем дальше, тем больше выяснялось, что революция, как массовое явление, идет на убыль; повторные попытки генеральных стачек причиняли нам вред, показав как раз такую убыль в настроении населения. Поражение московского восстания нанесло почти смертельный удар. К этому времени относится и перелом в наших отношениях к меньшевикам. Начиная с возвращения эмиграции в Россию, появляется тенденция к сближению между обеими частями партии. Оказалось, что революция ставит перед нами столь общие задачи, что как ни велики были теоретические разногласия, силы сближавшие перевешивали. Можно было наблюдать, как прежде столь близкие друзья, а потом столь свирепые враги — Ленин и Мартов — мирно беседовали друг с другом и искали точек соприкосновения.

Растущее давление реакции способствовало такой спайке и породило те бесконечно длинные заседания, которые велись у нас сообща с меньшевиками для выработки редакции единой газеты. Мне приходилось председательствовать на этих собраниях и всячески стараться добиваться благоприятных результатов. Формально мы добились их, общая редакция была создана, роли распределены, была даже пара общих редакционных заседаний, и, не помню точно, кажется, выпущен был один номер соединенной газеты, но газета была сейчас же воспрещена, а возобновить ее не удалось уже потому, что между нами и ими опять все пошло врозь.