К этим примерам можно прибавить еще и разбойничьи песни. Это песни протестантов, которые ушли из общества. Разбойничьи песни у многих народов, в том числе и в русской народной лирической поэзии, занимают большое место. Разбойник — человек, который ушел из общества, казак, беглый, это человек высоко индивидуальный, у него больше развита личность, чем у того, кто, как баран, идет вслед за всем стадом. И потому, что у него более развита личность, он ярче выражает ее в своей индивидуальной песне. Песня отщепенца, песня казака, разбойника, авантюриста играет большую роль и в греческой литературе.
К лирической песне можно отнести также всякого рода молитвы и обращения к богу. Они могут быть совершенно ритуального общественного характера и характера более индивидуального — личной молитвы.
Такова стихия лирики. Эта лирика своей обрядовой стороной граничит с театром, с драмой. Например, многие из вас уже слышали о знаменитом, открывшем нам глаза на социальное значение первобытного искусства, танце австралийских негров. Это — танец мужчин под аккомпанемент пения женщин и ударных инструментов. В нем мужчины племени поттобото выплясывают, как идут на охоту и как идут на войну. Это нечто вроде парада и вроде театрального спектакля. Для чего такой танец нужен? Для того, чтобы укрепить социальную связь племени. Война сама по себе укрепляет ее, но она не всегда бывает победоносной. Охота сама по себе веселая штука, и она тоже укрепляет связь, но попадется ли еще дичь? А тут воображаемый враг, который тебя не ранит, воображаемый зверь, который всегда перед тобой. И вот изображают счастливую охоту или удачную войну, разыгрывают ее торжественно и вольно. На войне делаешь те жесты, которые нужны, чтобы защититься и напасть, а в игре — те жесты, которых просит сама рука, сама нога. Можно превращать игру в танец и, распевая песни, изображать все, что захочешь, без помехи. Создаются художественные произведения. И так как это делается всеми сообща и постепенно отбирается все то, что удачно, а то, что неудачно, отбрасывается, то получается в конце концов не индивидуальное, а общественное творчество.
Далее нужно отметить песни, сложившиеся у земледельческих племен. На почве земледелия почти повсюду вырастает религия страдающего бога. Эта религия возникает из двух параллельных представлений. Во-первых, из представления о временах года. Это в особенности должно было иметь место у тех народов, которые жили в умеренном климате, и когда мы находим подобные же мифы у народов, живущих в тропических и субтропических странах, то можно утверждать, что они пришли с севера.
У земледельческих народов создается миф о боге-солнце. Солнце — бог, который дает и тепло, и свет, и пищу, который каждые сутки ведет борьбу с ночью и, кроме того, каждый год ведет борьбу с зимой. Зима лишает его лучей, лишает оплодотворяющей силы. Стало быть, в течение зимы бог побежден, бог страдает. Зимою происходит схождение солнца под землю, в подземное царство, смерть солнца, а весною происходит возрождение. Каждый год весною солнце воскресает, бог возвращается в лучезарном сиянии. Однако этого бога нельзя мыслить как всемогущего бога. Нет, он не всемогущий, он борется с тьмою и холодом, и то он, то враг побеждает. Можно плакать, когда он побежден, и радоваться, когда он победил. Эта крестьянская религия развертывалась почти по всему лицу земного шара вместе с первобытным земледелием. Основные ее моменты — весенний праздник возрождения и осенние похороны. Иногда в течение трех дней оплакивался будто бы умерший бог, и все преисполнялись трагическим настроением при гибели чего-то светлого в непосильной борьбе с мраком, а затем сразу приступали к торжеству праздника — воскресения.
Земледелец был больше всего заинтересован во всех солнечных переменах, а также в судьбе самого зерна.
Зерно, брошенное в землю, умирает, а потом выходит вновь наружу с приростом, с победой. Зерно побеждает смерть смертью же.
Хлеб или виноград чествовались как божественное явление, и, само собой разумеется, о боге винограда — Дионисе или богине хлеба — Коре рассказывали, что они умирают и воскресают. В связи с этим были праздники, приуроченные к посеву, к появлению ростков.
Мы можем считать почти доказанным наукой, что на самой заре человечества в первобытном земледельческом обществе, когда наступала зима, то сомневались, вернется весною бог или нет? Люди верили, что бог солнца страдает и что ему нужно помочь. Чем же можно помочь? Жертвой. Для жертвоприношения убивали людей, иногда притом самых дорогих. Мы знаем в истории много примеров, когда цари и полководцы, чтобы победить в войне, приносили в жертву своего первенца. И это представление о том, что человеческая жертва есть угодная богу жертва, приводило к тому, что в пасхальные дни весьма трагично кончали свое существование дети и взрослые, которых убивали, чтобы помочь богу солнца побороть тьму. Потом перестали приносить в жертву людей, заменили их животными, козлом, например (Древний Восток, Греция), или же делали из бумаги изображение человека и сжигали его (Китай). Тут жертва не велика, — сохранилось только воспоминание, что как-то, хотя бы символически, но надо жертву принести; Библия отметила это рассказом об Аврааме и Исааке: когда Авраам хотел принести в жертву сына, бог указал ему, чтобы он вместо него принес в жертву ягненка.
Таких мифов много, и театральный спектакль, изображающий самопожертвование бога, прежде имел, вероятно, очень кровавый характер. Актер, игравший умирающего бога, был искупительной жертвой; с соответственным ритуалом, песнями, танцами, его закалывали и съедали. Едва ли нынешние актеры согласились бы пойти на это.
Позднее стали уже приносить в жертву раба, преступника или животное. Но жертва богу все-таки была необходима; его мученическая смерть, его сошествие в ад, все это должно было быть изображено в действии. Такие мистерии и такие ритуальные изображения устраивались по всему лицу земли крестьянскими общинами в первую полосу земледельческого быта. Эти мистерии и были основной почвой для развития драмы.
Теперь я перехожу к главнейшей теме моей сегодняшней лекции — к вопросу о том, почему в Греции эпос, лирика и драма были разработаны настолько художественно, что эти произведения стали образцовыми и, как говорят, классическими на все дальнейшие времена.
Прежде всего относительно эпоса.
У греков есть три. основные эпические поэмы, из которых две — «Илиада» и «Одиссея» — приписываются Гомеру, слепому певцу, певшему их для прославления царей и героев, а третья — «Труды и дни» — приписывается Гесиоду — крестьянину[1].
Для нас не подлежит сомнению, что основные элементы, основные мотивы «Илиады» и «Одиссеи», а может быть, и целые большие куски их возникли в глубокой древности. Агамемнон, Ахиллес, племя Мирмидонов, тот факт, что враги будто бы похитили Елену, а затем за ней отправляются герои, чтобы ее вернуть, — все это мифы, ничего общего не имеющие ни с Троянской войной, ни с какой другой войной греков и малоазиатских народов. Они относятся к гораздо белее древнему времени. Агамемнон — очень древнее божество, Ахиллес — тоже, Мирмидоны (или народ муравьев) — это звездный народ5. Все эти элементы относятся к такой эпохе, когда религия анимистическая начала превращаться в натуральную. Самый миф о Елене, которую похищают, — это миф о солнце, которое похищается тучами и тьмою и за которым направляются в поиски звезды для того, чтобы его отыскать и освободить. Самое имя «Елена» означает луну. (К луне очень часто приурочивается солнечный миф: лунный миф довольно трудно отличить от солнечного.) Эти стародавние мотивы — по мере того как слагалось греческое общество, основанное на рабовладении, появлялись царьки у этих маленьких народцев, а у этих царьков дружинники, которые тоже гордились своими предками, — переделывались, в мифы героические, сочетались с разными событиями из исторической военной жизни.
Народ вообще плохо помнит историю в собственном смысле; он запоминает только большие факты, как, например, то, что вообще греки вели с малоазиатскими народами войны, что эти войны были длительные, кровавые, что в них участвовало много племен. И вот к этим войнам приурочиваются рассказы о разных подвигах предков современной аристократии. А затем, в дальнейшем, рассказы об этом обросли различными мифическими или гиперболическими выдумками. Так создались, вероятно, очень многие песни, приуроченные к различным племенам и царским родам.
Возможно, что ионийские поэты — гомериды, целая семья, целая корпорация поэтов, заимствовали друг у друга материал для своих произведений.
Бабушка Кривополенова, сказительница, удерживая в своей памяти несколько тысяч стихов, могла,
