уникальный и неповторимый феномен природы?! Так вот, оказывается — семь десятитысячных доллара, микроскопически малая часть цента. Не слишком ли дешево?
Но тогда эти саркастические мысли с коммерческим уклоном мне не приходили — до иронии ли в такие минуты?
А время торопило, в любой час могли провести трепанацию черепа, процедура, от зрелища которой у медиков-новобранцев волосы встают дыбом: обследованные части мозга кусочками складывают в живот покойнику... Тем нелепее было представить мне эту жуткую процедуру с мозгом Мессинга. Я немедленно набрала номер телефона профессора Анатолия Владимировича Покровского и высказала ему свою озабоченность по этому поводу. Он ответил, что вскрытие поручено профессору Крымскому, а сам он сегодня отдыхает, и что на Крымского можно положиться, он-де халатности не проявит. Но сколько бывает непредвиденных случайностей! Пытаюсь дозвониться профессору Крымскому, оказывается, что номер телефона у него новый, а женский голос дотошно расспрашивает меня — кто я, да зачем, — но все же объясняет, как с ним связаться. Увы, по новому адресу мне ответили, что профессор уже ушел в клинику на вскрытие!
Все, я опоздала! Нервы на пределе! Скорей в институт, только бы успеть!
Саша, мой сын, в тот день был единственным дежурным врачом кожно-венерической больницы, что оставляло мало шансов оторвать его хоть на часок, но ждать такси по вызову, да еще в воскресный день — пропащее дело. И я решаюсь склонить Сашу к нарушению служебного долга: срочно подвезти меня на своей машине в институт, пока вся процедура по вскрытию не закончилась. Но сын отказывается везти меня не столько из-за занятости (как раз на удачу тяжелых больных под его опекой не было), сколько беспокоясь о моем состоянии — воспаление легких!
Я твердым голосом сказала:
— Александр, сейчас не разговор матери с сыном, ты же знаешь наш девиз — в серьезном деле шуток нет! (А как хотелось сказать: «...с тобой говорит друг не Вольфа Григорьевича, а МЕССИНГА...»), да и теперь есть кое-что поважнее моего здоровья. Давай в машину, и мигом за мной!
Минут через пятнадцать я не вбежала, а влетела в кабинет к профессору Крымскому и сразу же — о мозге Мессинга.
— А вы думаете, мы сами не понимаем ситуацию? Даже, если глубокие исследования окажутся маловпечатляющими для науки, мы в любом случае должны сохранить его мозг, ну, символически хотя бы. У меня есть друзья в Институте Мозга и я обещаю, что они об этом позаботятся, — ответил мне профессор, дружелюбным жестом указывая на кресло.
Наконец, я могла облегченно вздохнуть и, обессиленная, почти упала на сидение. Нервы размякли, и впервые после сообщения о его кончине комок подступил к горлу...
Грустную минуту прервал стук в дверь. Крымский сам пошел открывать и увидел незнакомую ему гостью. То приехала по моей просьбе ведущая Вольфа Григорьевича, и я представила их друг другу. Оставляя нас в кабинете, профессор предложил моему сыну пойти вместе с ним на вскрытие на правах бывшего сотрудника. Одно время Саша консультировал у нас кожных больных.
— А, была не была, пойду, — сказал он в сердцах, потому что теперь он удваивал время своего отсутствия на работе.
А мы с Валентиной Иосифовной с нетерпением стали дожидаться их возвращения из прозекторской. Но, по сути, какое утешение они могли принести!
Саша пришел один, ему уже необходимо было возвращаться в свою больницу. Но вкратце он сказал: технически операция Покровским была проведена блестяще, вероятнее всего, летальный исход наступил из-за ошибок и плохого ухода в послеоперационный период. Во всяком случае, высочайшую бдительность нужно было проявить до конца, а не надеяться, что золотые руки хирурга уже обеспечили успех. Директор института был в отпуске, и персонал института не имел должного контроля.
К большому сожалению, это вообще характерно для медицины в СССР и для хирургии в частности: когда великолепный успех прекрасного, иногда даже гениального врача сводится на нет неумелыми медсестрами, недобросовестными нянями, недостатком нужных лекарств и инструментов, неправильным питанием и многим другим.
Случай с Мессингом не оказался исключением. Видимо, он это предвидел, а потому просил вызвать за его собственные деньги знаменитого американского доктора Майкла Дебеки с бригадой медработников. Статистика среди больных, прооперированных доктором Дебеки: из 100 — 93 имеют благополучный исход. Но просьба Мессинга не была удовлетворена.
Что касается мозга, то его нашли в довольно склеротическом состоянии, но без очевидных патологических отклонений, и вес оказался стандартным. Словом, как у людей...
Теоретически мозг Мессинга мог оказаться интересным для ученых лишь в том плане, что можно было надеяться выявить какие-то следы воздействия на него необычайной психической сущности телепата. Но практически надежды на обнаружение такого воздействия почти не было.
Сами исследования по парапсихологическим явлениям еще находятся в зачаточном состоянии, а, следовательно, нет ни нужных приборов, чтобы обнаружить такие следы, ни ученых, чутье которых было бы ориентировано на оккультную область.
Глава 49
Траурная церемония
Я провела читателя по лабиринту жизни Мессинга, заходя с ним то в волшебные терема сказки, то в каждодневное жилье суровой действительности. Многое узнали мы, идя по лабиринту, а у выхода подкараулила нас неизбежная скорбь — мы провожаем его в последний путь.
Так у Екклезиаста сказано: «Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь», Я знала латинское напоминание — «Мементо мори!», но оно всегда застает нас врасплох.
Короткое сообщение о кончине Вольфа Григорьевича Мессинга появилось лишь в газете «Вечерняя Москва», да и то спустя шесть дней — 14 ноября. Совсем не понятна такая задержка, даже если сделать скидку на праздничные дни: веселье-де не должно омрачаться. И сообщили только 14-го, в день похорон, не упоминая о них, дата же смерти дана была правильная — 8 ноября. И у большинства читатели была уверенность, что, естественно, за такой отрезок времени похороны состоялись. Так что мало кто, кроме близких его друзей, знали о времени проводов. Хорошо хоть то, что Министерство культуры дало распоряжение поместить гроб с телом покойного Мессинга для прощания в Центральный Дом работников искусства — ЦДРИ. Это оставляло надежду, что из ЦДРИ весть о дне похорон достигнет большего числа москвичей, что в какой-то степени и произошло.
В морг, где все эти дни находилось тело Вольфа Мессинга, мы приехали вчетвером: Валентина Ивановская, молодой друг Вольфа Григорьевича Алексей Мессин-Поляков, дружба с семьей которого длилась более 30 лет, я и мои сыновья.
Тело вынесли из общего отделения, и гроб установили на своего рода лафете — скромной копии настоящего лафета, на который водружают останки крупных военачальников или государственных деятелей.
Алексей вынул из кармана маленькие ножницы и отрезал небольшой завиток седых кудрявых волос у виска Вольфа Григорьевича, бережно положил в почтовый конверт и спрятал в записной книжечке. Алеша воспитан в интеллигентной русской семье. Все они: бабушка, мать Алексея и он сам относились к Мессингу, как к святому. Не мало добра сделал Мессинг для этой семьи.
Постояли мы в печальном карауле, пока не прибыл сотрудник отдела культуры Моссовета, и тогда решено было закрыть крышку гроба и ехать в ЦДРИ.
На Октябрьской площади нашу машину остановил постовой дорожный инспектор и заявил, что въезд на улицу Дмитрова перекрыт до двух часов. На вопрос, что случилось, милиционер ответил: «Неужели не знаете? Сегодня будут хоронить Вольфа Мессинга, и процессия пройдет по этой магистрали...
— Очень тронуты заботой милиции, — сказала я с грустной иронией, — но тело Мессинга в нашей
